Блуждающий в лесу не так одинок, как иногда старый человек среди детей и внуков.
Анатолий Александрович долго не мог прийти в себя от острой обиды. Как могло случиться, что Евгений, единственный сын, отдалился от него внезапно и стремительно, будто и не связывало их ничего, кроме фамилии? Почти двадцать лет они были неразлучны. Мальчик вырос без мамы. Она умерла вскоре после родов. В наступившей темноте рука вдовца, который был значительно старше покойной жены, отыскала тёплую ручку полусироты. От неё исходила жизнь. Отец с сыном надолго не разлучались до той минуты, пока Женька не сел в поезд, увозящий его с дипломом, пахнувшим клеем, к месту первой работы.
Всю свою нерастраченную любовь отец перенёс на сына. Только теперь это глубокое чувство в нём стало неотделимо от боли и страха. Женька, особенно в дошкольные годы, был похож на мать: те же мягкие подушечки–губы; и волосы, негустые, тонкие, вились у него на затылке совсем как у Веры. Страх же вызывало Женькино здоровье. Оно тоже досталось ему от мамы. Казалось, не было болезни, которая обошла бы ребёнка. Ни разу не отдал отец сына в клинику. Кончался срок больничного – выпрашивал дни в счёт отпуска, просто прогуливал. На работе закрывали на это глаза: отец–одиночка, в обыденном понятии, такая ведь редкость, что трогательные фильмы на эту тему снимают. Жалели. Правда, держали на низких должностях, но Анатолий Александрович не роптал. Прислушивался к опытным мамам, нуждаясь в консультациях по уходу за ребёнком. Получал и советы другого рода – намеками и прямолинейно, – как легче сына поднять на ноги. Исходили они в основном от разведённых женщин. Но тут вдовец, обыкновенно вежливый и податливый, становился в оборонительную позу, не очень–то подбирая слова для ответа, словно кто–то с усталыми, чрезмерно накрашенными глазами покушался на его и Женькину жизнь, на Верину память...
Давно это было. Много воды утекло. Теперь, оставшись один в пустой квартире, Анатолий Александрович просматривал и прослушивал воспоминания. С годами, естественно, приходилось добывать еды всё больше. Чтобы птенец был сыт, отец, человек выносливый, «жила», как говорят, в отпусках и по выходным подрабатывал на товарной станции грузчиком. К пятнадцати годам Женька стал рослым подростком, несколько полноватым и медлительным в движениях. Учился он хорошо, но как-то лениво, ничем не проявляя вкуса к наукам, не выделяя ни одну из них. Был покладист и послушен. «Во всём ведомый», – определил его место в коллективе классный руководитель. И дома у него не было нужды проявлять характер. Отец везде успевал забегать вперёд: и за хлебом выскочит, пока сын завязывает шнурки на ботинках, и в очередь за «Библиотекой приключений» встанет сам, щадя Женькин утренний сон, и дверной замок починит, так как неудобно отрывать школьника от уроков, а через час – «Клуб кинопутешественников», сыну на пользу. Стареющий инженер, конечно, сознавал всю порочность такого воспитания, но, взяв темп на старте, остановиться уже не мог. «Ладно, – мелькала иногда утешительная мысль, – Закончит Евгений вуз, уедет по распределению. Быстро станет самостоятельным, а там, гляди, и женится».
Года через два после разлуки сын прислал фотографию. Рядом с Женькой – жердью, с материнскими незабываемыми глазами, сидела в подвенечном платье девочка–заморыш. Всё в ней было невыразительным, бесцветным, скучным: и жиденькие волосы, выбивающиеся из–под короткой фаты, и треугольное, с остреньким подбородком скуластое личико, угрюмый взгляд, капризно опущенные уголки губ. В письме сын сообщал, что намеревается возвратиться под отчий кров, ибо у них в тресте с жильём туго, а Ирина в конце года должна родить. Анатолий Александрович обрадовался. Месяц назад сердце его попросилось на пенсию. Предстоящая совместная жизнь с детьми, а потом с внуками рисовалась старому человеку светлыми акварельными красками.
Ещё на перроне Анатолий Александрович обратил внимание на перемену, произошедшую в облике сына. Казалось, и плечи его сузились, и рост уменьшился, а главное, во взгляде появилось беспокойство, будто он постоянно ожидал толчка сзади. Невестке свадебная фотография явно льстила. Однако она произвела хорошее впечатление на свёкра. С первых минут держалась уверенно, руку Анатолия Александровича пожала неожиданно сильно, по–мужски. «Э, да он у неё под каблуком», – подумал Анатолий Александрович. Так и оказалось. Женька и шага не мог ступить без «спрошу у Ирины», без «как Ирина скажет». Сначала Анатолий Александрович только посмеивался. Потом начал хмуриться. Власть свою над мужем невестка проявляла грубо, не считаясь ни с кем, ни с чем. Сидят, бывало, отец с сыном после ужина за столом, обсуждая новую теорию материковых оледенений, вычитанную в любимом журнале «Вокруг света», как вдруг из кухни: «Евгений! Может хватит болтать? Вымой лучше посуду!». Женька краснел и, стараясь не встречаться взглядом с глазами отца, спешил на зов. На втором месяце их совместной жизни случилось Анатолию Александровичу отлучиться из города. Когда возвратился, обнаружил, что со стены общей комнаты, над диваном, где он стелил себе на ночь, исчез чёрно-белый фотографический портрет Веры, вставленный под стекло в простенькую рамку. Он очень им дорожил. Ирина, заметив беспокойство свёкра, фыркнула: «Теперь фотки на стены не вешают. Старо». Евгений поддержал жену молчанием. На этот раз Анатолий Александрович не выдержал: «Я, дорогие детки, живу не только «теперь», мне необходимо время от времени навещать себя и других в моём «вчера». Фотопортрет обнаружился в ворохе газет, приготовленном на выброс. Теперь вдовец ставил его на подоконник, когда был дома, а уходя, прятал в диван.
Подобные случаи множились. Старого человека медленно, но верно отодвигали к краю общей лавки, пользуясь его отвращением к семейным дрязгам, нежеланием вносить разлад в жизнь молодых. Анатолий Александрович всё глубже уходил в себя. Пошлую позицию занял Женька. Шагать под окрики жены и в то же время сочувствовать отцу казалось ему проявлением двуличия. Выход из такого положения он нашёл в ещё большем, подчеркнутом игнорировании привычек, желаний и потребностей отца. Тем самым как будто выгораживал жену. Правда, он и сам страдал, но отец не сочувствовал ему. В конце концов, переселился в сарайчик во дворе. Наладив буржуйку, стал жить там и зимой, когда позволяла погода. Наверх поднимался редко. Разочарованный в сыне, он отложил единственное своё сбережение, надежду, для будущей внучки. О внуке он не думал. У него втайне от молодых было заготовлено святое для него имя – Вера. Женька согласится. А Ирину они вдвоем уговорят. Только Ирина доносить ребенка не захотела...