Догадываюсь, Ты утомилась, передвигаясь за мной по Дому. Потерпи, осталось немного! Спустимся в «подклеть». Согласись, первое, что здесь бросается в глаза, – русская печь. Но я уже воспел её всей мощью известного тебе таланта. Повторяться не буду. В начале островной жизни для готовки пищи в тёплое время года мне служила плитка на баллонном газе, если по какой–то причине нельзя было пользоваться открытым очагом возле дома. Потом на её месте, возле глухой стены, установили немецкую электроплиту. Здесь смонтировали вторую вытяжку.
Всё это с большим столом и табуретками в придачу, также посудным шкафом занимало «кухонную часть» нижнего помещения, дальнюю от лестницы, ведущей из сеней. А возле лестницы, за тонкой декоративной перегородкой, стала на изогнутых ножках, коротких и толстых, будто чугунная такса, ванна. К ней требование было у меня одно: быть самой большой в мире, эдакой Царь–ванной. Мои помощники таковую нашли, подозреваю, в зоопарке, у слонов. Тут же нашлось место унитазу (нет, нет, не золотому, не обижай!), а между названными «удобствами» – электрической колонке для нагревания воды. Она также обслуживала мойку в кухонной части «подклети». Старый бак (под дрова) остался резервным накопителем.
Новый кабель, гораздо большего сечения, чем первый, и собственный щит в цокольном помещении башни возвестили об окончательном торжестве электричества над энергией открытого пламени на Острове. С тех пор первобытное пламя, которое миллионы лет поддерживало жизнь моих предков, осталось в моём камине катализатором романтического настроения. Иногда живой огонь допускался к свечам, чтобы канделябры, под старину, не пылились без дела, особенно в праздничные вечера. Очень редко он оживлял русскую печь, с тех пор как я проводил её на заслуженный отдых. Но, бывало, переживал торжествующий ренессанс, если ферма вдруг «вырубалась» и «вырубала» за компанию Остров.
Не помню точно, когда универсальная фирма «Кирилл Андреевич и сыновья» перекинула через расщелины два арочных деревянных мостика, соединив между собой вершины трёхглавой скалы. Мои внимательные опекуны лишили меня вынужденного удовольствия заниматься не всегда безопасным (особенно в гололёд) скалолазанием во время прогулок и хозяйского дозора. Зато я получил возможность в любое время года, в любую погоду не только слоняться по дому и кружить вокруг него, но и без риска пускаться в дальние странствия от мыса Южный до мыса Северный.
Это по футбольному полю скучно шагать от ворот до ворот. Скучно от однообразия, если, конечно, не катить перед собой мяч с понятной целью. Островная же стометровка пролегала по трём плоским вершинам скалы, схожим между собой только при обзоре издали. С близкого расстояния, что ни шаг, глазам открывались всё новые (скажу сильно) формы рельефа. Скальный монолит под ногами то вздымался, то опадал, замысловато ветвились по нему трещины и складки. Его причудливые, неповторяющиеся формы появлялись впереди, по ходу движения, меняли очертания, уплывали за спину слева и справа; и тут же появлялись другие.
Такими же неповторяемыми, не похожими друг на друга произведениями природы были глыбы известняка, эрратические валуны и булыжники, мозаичные россыпи щебня и дресвы, усеивающие поверхность скальных останцев. Наплывая на ходока, остроугольные и окатанные камни поворачивались к нему то одним, то другим боком, меняли оттенок, цвет, подобно доисторическим хамелеонам. И вдруг за ломаной линией обрыва открывается первая расщелина, которую тренированный человек может одолеть на одном дыхании. Но я не молод и вообще приучил себя не делать скидок на масштабы Острова. Для меня эта трещина глубиной метра три, шириной около двух, – ущелье, серьёзное препятствие. Его следует уважать, если хочешь остаться цел и невредим. Такого же внимания требует следующая промоина в известняке между вторым и третьим «горбами».
До сооружения мостиков обходы моих владений иногда занимали время между завтраком и обедом. Покорив же природу чужими руками, я получил возможность покорить и время. Однако существенно повышенная комфортность пути не соблазнила меня на борьбу с Кроносом. Теперь я стал передвигаться ещё медленней, хотя и до того не спешил, подолгу оставался на облюбованном месте, уделяя время созерцательности. Небезопасное раньше путешествие по камням и щелям сменилось прогулкой, во время которой я мог наблюдать дикую природу, облокотившись на гладкие перила классически изогнутого мостика.
На Острове многое постепенно менялось, повинуясь техногенной силе, согласно (C) моими фантазиями.