Когда снаряд мистера Нобла разорвался в расположении сенатора Дильворти, этот государственный муж почувствовал минутное смущение. Впрочем, не более чем минутное... Разоблачения Нобла распространились по всей стране, до ее отдаленнейших окраин, и страна была взволнована. Страна была взволнована, но сенатор Дильворти был спокоен. Спокоен и деловит. Каков был его первый ход? Что бы сделали вы, если бы размозжили ударом томагавка череп вашей матушке за то, что она пересластила ваш утренний кофе? Вы сказали бы, что прежде чем вас осуждать, нужно выслушать ваши объяснения. Точно так же поступил и сенатор Дильворти. Обычай есть обычай...
Затем мистер Дильворти сделал второй ход. Он явился в Вашингтон и потребовал расследования. Этот поступок не остался без комментариев. В одной из газет появилась следующая заметка:
«Останки сенатора Дильворти требуют расследования. Какая смелость, какое изящество, какая невинность! Достаточно вспомнить, что это требование обращено к нашему сенату, чтобы задохнуться от смеха. Это все равно, что заставить джентльменов, отбывающих свой срок в уголовной тюрьме, судить друг друга...»
Мистер Дильворти занял свое место в сенате и внес резолюцию, требующую создания специальной комиссии. Резолюция была принята, и комиссия была назначена. Газета комментировала это таким образом:
«Под видом назначений комиссии для расследования деятельности безвременно почившего Дильворти сенат вчера назначил комиссию для расследования поступков его обвинителя Нобла. Таков смысл этого мероприятия. Что мистер Дильворти имел наглость внести подобное предложение, никого не может удивить, как едва ли удивит кого-либо и то, что сенат, не покраснев, пошел ему навстречу. Об известном взломщике Мерфи однажды сообщили в печати, что он сидел в каторжной тюрьме, а также, что он был одно время сенатором Соединенных Штатов. В своем опровержении Мерфи писал: «Второе утверждение не соответствует действительности и порочит мое доброе имя».
Сенат был глубоко потрясен делом Дильворти. Выступление следовало за выступлением. Один сенатор, которого только что публично уличили в продаже своего места на предстоящих выборах за пятьдесят тысяч долларов, сказал:
— Приглашать в столицу такую тварь, как Нобл, выслушивать его обвинения по адресу одного из членов нашего почтенного собрания, значит наносить сенату тяжкое оскорбление.
Другой сенатор сказал:
— Расследование должно послужить уроком. Пусть оно покажет этому Ноблу и ему подобным, что им не удастся безнаказанно порочить репутацию сенатора Соединенных Штатов.
Третий сенатор заявил, что он от души приветствует назначенное расследование, ибо «настал момент проучить скотов вроде Нобла и показать всей этой шайке, что сенат Соединенных Штатов намерен хранить свое древнее величие...»
Настал день, когда мистер Нобл предстал перед сенатской комиссией. Его показания были таковы:
Он состоит членом законодательной палаты своего штата и прибыл в Сент-Рест, столицу штата, для сенаторских выборов. Да, он известен как ярый противник мистера Дильворти. Ему сообщили, что Дильворти приехал, чтобы обеспечить свое избрание путем подкупа. Дильворти пригласил его к себе в отель. После того он был у Дильворти еще два раза. Оба раза после полуночи. Мистер Дильворти убеждал его отдать ему свой голос, говоря, что все равно будет избран, и тогда ему, Ноблу, не сдобровать. Он его погубит. Все власти штата у него, Дильворти, в кармане, и сделают, как он захочет. Привел примеры. Если Нобл проголосует за него, Дильворти гарантирует ему депутатское место в конгрессе. Нобл выразил сомнение в том, что Дильворти будет избран. Тот показал ему список членов законодательной палаты, с которыми он уже обо всем договорился. Это было большинство палаты...
Показания были прерваны одним из членов комиссии, который заявил, что они не имеют никакого отношения к делу, так как комиссия не уполномочена разбирать поведение сенатора Дильворти. Председатель сказал, что Нобл может продолжать свои показания, комиссия же, со своей стороны, имеет право не включать их в протокол, как не относящиеся к делу.
Нобл продолжал:
— Он, Нобл, сказал Дильворти, что его политические друзья не простят ему, если он проголосует за Дильворти. Тот ответил, что это пустяки, так как он не только устроит политическую карьеру Нобла, но и сделает его богатым человеком. «Сколько вы желаете получить за свой голос? — спросил он. — Я предлагаю вам пять тысяч...»
Показания были прерваны другим членом комиссии, который возмущенно заявил, что то, что они вынуждены слушать, не имеет ни малейшего отношения к делу и является попыткой натравить общественное мнение на одного из их коллег. Драгоценное время уходит зря. Председатель сказал, что чем скорее Нобл закончит свои показания, тем скорее члены комиссии освободятся и что его показания не имеют никакого значения.
Нобл продолжал:
— Он, Нобл, сказал, что честь стоит дороже пяти тысяч. Дильворти сказал, что он поражен, и спросил, какова цифра Нобла. Нобл назвал десять тысяч. Дильворти сказал, что это дороговато и что он никому не заплатил бы столько, но Нобл ему нравится, а когда человек ему нравится, нет такой жертвы, на которую он не пошел бы. Он знает, что Нобл беден и что у него на руках большая семья. Помочь такому человеку есть нравственный долг каждого христианина. Его лично всегда глубоко трогали страдания бедняков. Он даст десять тысяч. Все, чего он просит взамен, — это чтобы Нобл проголосовал за него и заявил в законодательной палате, что он лично расследовал обвинения против сенатора Дильворти в получении и даче взяток и в жульнических махинациях в конгрессе и убедился, что это бессовестная клевета на честного и неподкупного человека. Затем он вынул из кармана пачку, в которой было две тысячи долларов наличными, и вручил их Ноблу. Вынул из чемодана еще одну пачку, в которой было пять тысяч долларов, и также передал Ноблу. Затем. . .
Показания были прерваны членом комиссии, вскочившим со своего места:
— Наконец-то, господин председатель, этот наглый тип добрался до сути дела. Его последнее показание должно быть признано достаточным и исчерпывающим. Он признался в получении взятки. Это тяжелое преступление, и оно подлежит предусмотренному законом наказанию. Слушать его дальше нет никакой надобности. Я предлагаю, не откладывая, вынести решение в том смысле, что он умышленно оклеветал сенатора Соединенных Штатов.
Председатель сказал, что правильнее будет не прерывать обычного хода расследования. Признание Нобла будет учтено, когда комиссия подойдет к принятию решения.
Нобл продолжал:
— Когда он, Нобл, покинул отель Дильворти, было уже за полночь. Однако он пошел к тем членам законодательной палаты, которым он доверял, сообщил им о происшедшем, заставил сосчитать деньги, условился о завтрашнем дне. Назавтра он выступил с разоблачением в законодательной палате. Недостающие три тысячи Дильворти обещал уплатить после выборов.
После этого председатель комиссии предложил сенатору Дильворти сообщить комиссии, что ему известно об «этом Нобле».
Сенатор отер лоб платком, поправил свой белый галстук и сказал, что если бы интересы общественной нравственности не требовали, чтобы будущие Ноблы получили наглядный и спасительный урок, он стал бы умолять комиссию, во имя христианского долга, простить этого несчастного заблудшего брата и отпустить его с миром. Теперь ясно, что этот человек искал знакомства с ним в надежде получить взятку. Несколько раз этот человек приходил к нему в отель с душераздирающими рассказами о своей крайней бедности. Мистер Дильворти сказал, что от этих рассказов Нобла его сердце буквально обливалось кровью, и он старался придумать, как помочь этому человеку. Какой-то тайный голос твердил ему с самого начала, что это дурной человек, злонамеренный человек, но ему, Дильворти, мало в своей жизни приходилось общаться с дурными людьми, и он не мог подозревать, что посетитель затаил адский план возвести клевету на сенатора Соединенных Штатов. Ему горько сознавать, что таков был истинный план этого человека н что едва ли удастся теперь отвести занесенную над ним праведную руку правосудия. ..
— Теперь о деньгах, — продолжал сенатор Дильворти. — Как раз в это время один из моих молодых друзей, живущий в одном из глухих городков моего штата, решил основать банк. Не имея свободных денег, он попросил у меня взаймы. Я сказал, что у меня денег нет, но что я постараюсь достать их. Как раз за день до сенаторских выборов другой мой знакомый предложил мне денег взаймы. Памятуя о своем молодом друге, я взял деньги, две пачки — одну в две тысячи долларов и другую в пять тысяч долларов. Я не вскрывал пачек и не считал денег, я не выдавал никакой расписки. Ни я, ни мой знакомый не внесли эти деньги в свои книги. В тот же вечер является этот тип, Нобл, с очередным жалобным рассказом. У меня не было ни минуты свободного времени, и я не знал, как от него избавиться. И тут он заводит разговор о моем молодом друге, банкире, заявляет, что тому дозарезу нужно иметь сегодня семь тысяч долларов, и предлагает отвезти ему деньги. Что я делаю? Я беру обе пачки и вручаю их Ноблу. Я опять же не считаю денег, не беру расписки, не отмечаю эти деньги в своих книгах. Почему? А просто потому, что я верю другому человеку так же, как верю себе, и не допускаю даже мысли, что он может солгать мне или обмануть меня. Больше я Нобла не видел и на другой день узнал, как бессовестно он злоупотребил моим простодушием и доверенными ему деньгами. Я кончил, джентльмены. Я торжественно клянусь, что каждое слово моего показания — святая истина, и призываю в свидетели того, кто сам есть истина. Я клянусь своей честью сенатора, что показал правду и одну лишь правду. Да простит господь этого грешного человека, как я прощаю его.
Нобл. Сенатор Дильворти, как показывает ваш банковский счет, во все время своего пребывания в Сент- Ресте, вплоть до самого дня выборов, вы вели свои денежные дела посредством чеков, а не наличными, и вносили в книги каждую денежную операцию. Почему в этом случае вы решили платить наличными?
Председатель. Я позволю себе напомнить джентльмену, что следствие ведет комиссия, а не он.
Нобл. Пустй тогда комиссия задаст этот вопрос.
Председатель. Комиссия задаст его, когда сочтет нужным.
Нобл. Было бы неплохо, если бы это произошло до истечения нашего столетия.
Председатель. Еще одно подобное замечание, и я буду вынужден прибегнуть к помощи парламентского пристава.
Нобл. К чортовой матери парламентского пристава и комиссию вместе с ним!
Голоса. Господин председатель, это оскорбление!
Нобл. Кто здесь оскорблен?
Голоса. Оскорблена комиссия! Оскорблен сенат Соединенных Штатов!
Нобл. В таком случае я как представитель народа, населяющего Соединенные Штаты, заявляю, что не менее чем на три пятых сенат состоит из людей, подобных Дильворти, и народ его глубоко презирает.
Вооруженный пристав прервал дальнейшие излияния представителя народа и убедительно показал ему, что он находится не у себя дома.
Показание сенатора Дильворти произвело глубокое впечатление на членов комиссии. Оно было ясно, логично, неопровержимо. Оно дышало истиной. Вы берете без всякой расписки крупную сумму у своего знакомого потому, что другой ваш знакомый решил открыть банк, и посылаете эти деньги наличными с мало знакомым вам человеком, не беря у него расписки. Может ли быть что-либо правдоподобнее?
Опираясь на показание мистера Дильворти, гарантированное его честью сенатора, комиссия решила, что «взятка не имела места». Эта резолюция имела тот недостаток, что косвенно реабилитировала и Нобла и давала ему возможность ускользнуть от законной кары.
При утверждении в сенате резолюция натолкнулась на серьезные протесты. Несколько сенаторов заявили, что комиссия уклонилась от выполнения своего долга. Она не осудила этого Нобла. Если резолюция будет утверждена, он уйдет целым и невредимым и будет хвастаться своим гнусным преступлением. Не будет ли это поощрением для всякой сволочи, которая вздумает оскорблять сенат Соединенных Штатов и покушаться на священную репутацию его почтенных членов. Древняя слава сената требует, чтобы этот тип Нобл был уничтожен...
Мистер Дильворти занимал свое место в сенате до самого конца сессии. Он заявил, что находится здесь как защитник народа и не в его обычае покидать людей, доверившихся ему. Он останется на своем посту до последнего издыхания...
Друзья сенатора Дильворти устроили ему грандиозную овацию и заявили, что, невзирая на преследования, которым он подвергался, их доверие и любовь к нему нисколько не пострадали.
Семь тысяч долларов, которые мистер Нобл вручил спикеру в законодательной палате, остались лежать в ожидании своего законного владельца. Сенатор Дильворти попытался наложить на них руку через посредство пресловутого молодого друга-банкира, но, поскольку тот не смог предъявить никакого документа, денег не выдали. Из чего можно извлечь полезную мораль: если даешь деньги, чтобы основать банк, бери расписку.