Вы здесь

[98] После кровопролитных боёв на фронте в Восточной Фракии наступило временное затишье...

После кровопролитных боёв на фронте в Восточной Фракии наступило временное затишье. В палатках полевого госпиталя, организованного на средства и заботами её величества, куда она прибыла, уже не хватало мест для тяжелораненых. Но с передовой продолжали везти всё новых и новых страдальцев на повозках, запряжённых волами и буйволами.

 Измученные непосильным трудом и бескормицей животные часто не выдерживали и бездыханными падали, мешая движению караванов. Не хватало врачей и санитаров. Остро ощущался дефицит медикаментов. Царица сразу же включилась в общую работу: кормила неподвижных, помогала сёстрам милосердия при перевязке больных и раздаче лекарств, писала письма за неграмотных, утешала тех, в ком гасла искра Божия. Большинство раненых и не подозревали, кто за ними ухаживает. Они называли её «сестрой», а те, кто был помоложе, обращались к ней ласково: «майко» (мама).

 Она находилась в полевом госпитале, когда узнала о предложении турок заключить перемирие. У неё не было сомнения, что царь воспользуется этим, поскольку Болгария приобрела бы давно желанные территории. Но, к её глубокому огорчению, пришла весть о начале нового наступления на Чаталджанские укрепления.

 Элеонора находилась в палате тяжелораненых и утешала молодого бойца, который пришёл в себя после сложнейшей операции.

 – Ты не терзай свою душу, Христо! – говорила она нежным голосом. – Гораздо меньшее несчастье — остаться без ноги, чем оставить своих малых детей без отца-кормильца... Знаешь, Христо, в жизни бывают и пострашнее беды... Надо благодарить Бога, что ты остался жив!»

 В этот момент к ней подошла фрейлина и тихо, чтобы не слышал раненый, обратилась к ней:

 – Ваше величество, вас просят к телеграфу.

 Элеонора изменилась в лице. Гешева-Хаканова, несмотря на полумрак, заметила, как её госпожа побледнела. «Не случилось ли что-то ужасное в нашей семье... или с моим адъютантом?» – молнией пронеслось в голове Элеоноры.

 За несколько дней до её отъезда в Пловдив адъютант упросил её разрешить ему отбыть на фронт, где он сражался как рядовой солдат. Она поспешила к телеграфу. Его лента принесла весть, которая ошеломила Элеонору. Адъютант получил тяжёлое ранение.

 Невероятным усилием воли она сдержала себя, чтобы не разрыдаться. «Господи! – взмолилась мысленно она, – не дай ему погибнуть! Спаси его!» Она почувствовала себя смертельно уставшей. Ей более не хотелось ничего делать. Элеонора вышла из телеграфной, рукой дала знак фрейлине, чтобы та не ходила за ней, и, не обращая внимания на моросящий дождь, побрела прочь от палаточного лагеря. Она остановилась посреди грязного поля, находящегося за невысоким курганом и покрытого мокрой засохшей травой. Не вытирая слёз, Элеонора сомкнула замком руки и начала молиться. Она молилась также самозабвенно, как много лет назад, после отъезда графа Оспени на фронт. Сырой холодный ветер трепал полы её пальто, а она продолжала стоять, пока не наступили сумерки. Вернувшись в свою палатку, она сказала фрейлине, что не будет ужинать, а сразу пойдёт спать. Ночью случилось неожиданное: у неё начались сильные рвотные позывы. Испуганная фрейлина кинулась за лекарством. Но царица от него отказалась и запретила когда-либо упоминать о случившемся в ту ночь. Этому неприятному симптому она почему-то не придала должного значения. А напрасно.

 Через несколько дней по указанию царицы адъютанта доставили в её полевой госпиталь. Недолго раздумывая, Элеонора распорядилась поместить его в палатку, где она находилась вместе с фрейлиной. Там и без того было тесно. Элеонора повелела соорудить нечто вроде ширмы или перегородки из прутьев и камыша, за которой установили походную кровать для раненого.

 Около двух недель длился этот кошмар, когда бедняга адъютант находился между жизнью и смертью. Элеонора чувствовала себя в эти дни несчастной и одинокой, словно оказавшейся внезапно в необитаемой пустыне. Раненого терзала не только невыносимая физическая боль, но и сознание, что он беспомощен, как ребёнок, за которым царица ухаживает по-матерински, убирая за ним нечистоты.

 Оставаясь на короткое время один, он клял свою судьбу и, скрежеща зубами, ругался, как портовый грузчик. Несмотря на постоянное недосыпание и физическое недомогание, Элеоноре удалось спасти жизнь своего адъютанта, хотя он и остался с покалеченной ногой. Уже когда он пошёл на поправку, Элеонора подумала: «Окажись я тогда рядом с моим Марком, я во что бы то ни стало спасла его. Ну, пусть он был бы хром. Хромота даже придаёт мужчине мужественность».

 Примерно такими же словами она успокаивала и адъютанта. Он расстраивался из-за того, что хромым не сможет больше служить ей в прежнем качестве. Но она твёрдо обещала ему переговорить с его величеством и гофмейстером царского двора, чтобы он был награждён и повышен в чине за своё мужество и оставлен её адъютантом. А своих твёрдых решений она не имела привычки менять.