Вы здесь

13 августа.

13 августа.

Ваня барин: мягкая шляпа, светлый галстук, серый пиджак. У него по-прежнему вьются кудри, блестят задумчивые глаза. Он говорит:

-- Жалко Федора, Жоржик.

-- Да, жалко.

Он улыбается грустно:

-- Да ведь тебе не Федора жалко.

-- Как не Федора, Ваня?

-- Ты, ведь, думаешь: товарища потерял. Ведь, так? Скажи, так?

-- Конечно.

-- Ты думаешь: вот жил на свете революционер, настоящий революционер, бесстрашный ... А теперь его нет. И еще думаешь: трудно, -- как быть без него?

-- Конечно.

-- Вот видишь ... А про Федора ты забыл. Не жаль тебе Федора.

На бульваре играет военный оркестр. Воскресенье. В красных рубахах, с гармониками в руках бродят мастеровые. Говор и смех.

Ваня говорит:

-- Слушай, я вот все о Федоре думал. Для меня, ведь, он не только товарищ, не только революционер . . . Ты подумай, что он чувствовал там за дровами? Стрелял и знал, каждою каплею крови знал: смерть. Сколько времени он в глаза ее видел?

Жоржик, не то. Я не про то. Ну, конечно, не испугался... А знаешь ли ты его муку? Знаешь ли муку, когда он раненый бился? Когда темнело в глазах и жизнь догорала? Ты не думал о нем?

И я отвечаю:

Нет, Ваня, не думал.

Он шепчет:

Значит, ты и его не любил .. .

Тогда я говорю:

-- Федор умер. .. Ты лучше вот что скажи:

идти ли нам во дворец?

-- Идти во дворец?

--Да.

-- Это как?

-- Ну, взорвать весь дворец.

-- А люди?

-- Какие люди?

-- Да семья его, дети.

-- Вот ты о чем... Пустяки: им туда и дорога ...

Ваня примолк.

-- Жорж.

--Что?

-- Я не согласен.

-- Что не согласен?

-- Идти во дворец.

-- Что за вздор? .. Почему?

Я не согласен убивать детей.

И потом говорит, волнуясь:

-- Нет, Жорж, послушай меня: не делай этого, нет. Как можешь ты это взять на себя? Кто дал тебе право? Кто позволил тебе?

Я холодно говорю:

-- Я сам позволил себе.

-- Ты?

-- Да, я.

Он всем телом дрожит.

-- Жорж, дети...

-- Пусть дети.

-- Жорж, а Христос?

-- При чем тут Христос?

-- Жорж, помнишь: "Я пришел во имя Отца моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете".

К чему, Ваня, тексты?

Он качает головой.

-- Да, ни к чему ...

Мы оба долго молчим. Наконец, я говорю:

Ну, ладно ... Будем на улице ждать.

Он весь светлеет улыбкой. Тогда я спрашиваю его:

-- Ты, может быть, думаешь, я ради текстов?

-- Нет, что ты, Жорж?

-- Я решил: так риска меньше.

-- Конечно, меньше, конечно ... И вот увидишь: будет удача. Услышит Господь моления наши.

Я ухожу. Мне досадно: а все-таки не лучше ли во дворец?