Глава 5. МЮНХЕНСКАЯ РАЗДАЧА И МОСКОВСКИЙ ПРИКУП.

ГЛАВА  5.

МЮНХЕНСКАЯ  РАЗДАЧА  И  МОСКОВСКИЙ  ПРИКУП.

Вот оно, уже покатилось,
так что даже я теперь не сдержу.
А. Гитлер. (13).

1.

В Мюнхене раскинули карты и сыграли в открытую. Имея на руках козыри и отлично зная, что Гитлер блефует. Знали, впрочем, и другое: карты краплёные, а игру начали – шулерскую. Но шулеры сидели не только за мюнхенским игорно-переговорным столом.

В конце 38-го произошло совсем махонькое событие: начались переговоры о заключении торгово-кредитного соглашения между Советским Союзом и Германией. Ни в прессе, ни, тем более, в МИДовских бюллетенях событие это не отмечалось и не комментировалось никак. В мире ежедневно что-то происходит, что ж теперь, всё комментировать? Переговоры не политические, почти ведомственные, кому они интересны? 19 августа 1939 года они завершились, а 21-го в «Известиях» был опуб­ликован текст соглашения, которое подписали: со стороны Германии – герр Шнурре, со стороны Советского Союза – товарищ Бабурин. Вам эти фамилии о чём-то говорят? Вот и мне – тоже.

Так же, как до поры до времени ни о чём не говорила и фамилия – Астахов. С инициалами: Г.А.

Противников своих уважали не только в Берлине, Лондоне и Париже. В Москве тоже никогда не забывали об этом принципе. И направление сво­их усилий Москва показывала. Ложное, конечно, направление.

Говорят, что на подготовку и подписание мюнхенского договора потребовались только сутки. (12). Муссолини составил проект, Геринг его отредактировал, и договор подписали. Да, на это одних суток впол­не хватает. Но совещаться и торговаться по этому поводу начали зна­чительно раньше. И не 15 сентября в Берхтесгадене, куда впервые при­летал Чемберлен. Задолго до этого дорогу к Мюнхену нащупывали Гали­факс, Генлейн, Риббентроп, Вольтат, Хадсон... Не афишируя ничего. Тайно.

Московский пакт был подписан прямо-таки поразительно быстро: в день прилёта Риббентропа. Это означает, что тайная подготовка к его подписанию была не менее длительной и более тщательной. И ширмой этой подготовки служили переговоры о заурядном торгово-кре­дитном соглашении. Советская пресса молчала о них не в связи с незна­чительностью, а как раз в силу их колоссальной значимости. Молчала об их начале, молчала о том, с каким драматизмом они проходили, мол­чала об их приостановке в феврале и возобновлении в мае, молчала об их участниках. Молчала, потому что сама ничего не знала.

Причины заключения Пакта о ненападении могут быть какими угод­но. Включая человеконенавистничество Гитлера и коварство Сталина. Но от факта, что этот договор подписали спустя почти год после договора Мюнхенского, от этого факта не отмахнуться. Хронологию нельзя рассовывать по карманам.

Историки и мемуаристы буквально по дням, а то и по часам воспроизвели весь ход Второй Мировой войны. Начиная с 1 сентября 1939 года. А вот сведения о том, что происходило до 1-го сентября из хро­нологических таблиц почему-то выпадают. Выпадают неоправданно, а в ряде случаев и намеренно; это след работы засекреченной науки. Но война уже шла, она уже вовсю диктовала политикам собственные пра­вила. И чтобы увидеть, как выпущенный в Мюнхене джин свирепел и лихо крушил самые «гениальные» планы, обратиться к хронологии необходимо.

ФЕВРАЛЬ.

Начало февраля 1939 года ознаменовалось для СССР двумя прерванными переговорами: с Германией – по экономическим вопросам, и с Финляндией – о взаимопомощи в случае угрозы агрессии в бассейне Финского залива. Переговоры с Финляндией длились долго – год. Результат: отказ Хельсинки на все предложения Москвы. И 27 февраля Нарком обо­роны Ворошилов отдаёт директиву на разработку плана отражения агрессии, причём директивой этой предусматривалась возможность одновременного нападения на СССР Германии и Польши. (7.с.27). Таким образом, в умах советских военных замаячило северо-западное направление и вероятная коалиция: Германия-Польша. За Польшей стояли Британия и Франция, а, принимая во внимание, что ещё в 1938 году – 30 сентября Англия, а в декабре – и Франция подписали с Германией двухсторонние декларации о ненападении... (11.т.6.с.375). Словом, сталинско-ворошиловские опасения основу под собой имели.

МАРТ.

14 марта Словакия (не без участия Германии, разумеется) провозглашает свою независимость и, под предлогом того, что Чехия может быть оккупирована Венгрией, германские войска на следующий же день, 15 марта «присоединяют» её к Рейху. Говоря нормальным, неполитичес­ким языком, попросту захватывают. Всему миру это преподносится так: Президент Чехословакии Гаха в письменной форме обратился к Германии за помощью. То, что в ночь с 14-го на 15-е, после угрозы Геринга бомбить Прагу, чешскому Президенту пришлось оказывать медицинскую помощь – это миру не сообщается. Утром 15 марта чехи узнают из газет: их страны больше не существует. По свидетельствам очевидцев взрослые сильные мужчины на улицах не только Праги рыдали, и слёз своих ни от кого не прятали.

Чемберлен, выступая 15-го в британском парламенте, не вспоминает об обещанных в Мюнхене англо-французских гарантиях «новых чехословацких границ». А чего о них вспоминать? Вместо Чехословакии – теперь два государства, и, потом: Гаха – сам... Чемберлен об этом событии, т.е. об оккупации, не говорит вообще ни полслова. А 22 марта германская армия, завершая выполнение директивы 236/38, занимает мемельскую область, находящуюся под юрисдикцией Литвы. (1.с.97-98). Запад упорно молчит, и молчание это у Гитлера удивления почему-то не вызывает. Напротив, своим коллегам он без обиняков заявляет: «Так я и знал. Через две недели об этом уже никто и не вспомнит». (13). И только после заключения германо-румынского договора, Англия и Франция 31 марта объявляют о своих новых гарантиях. На этот раз – Польше. (3.с.133).

Тоже – странность. Нелогичный поступок, если в Мюнхене сговорились с Гитлером об экспансии на восток, к советским рубежам. Но нелогичность эта кажущаяся.

Попробуйте поставить себя на место поляков. После полной оккупации Чехии выстоять в одиночку против Германии, имеющей в союзниках Италию, Словакию, Венгрию и уже Румынию – проблема. Как быть? Договориться с Гитлером? Но Гитлер бубнит о Данциге, и договариваться не желает. Привлечь в союзники прибалтов? Слишком слабы для союзни­ков. Искать защиты у Сталина? Идея, конечно, зябкая, но что же всё-таки полякам делать, если Англия и Франция останутся безучастными? Англия и Франция безучастными не остались. И гарантии своей помощи дали. О весомости и цене этих гарантий польское руководство должно было бы догадаться.

АПРЕЛЬ.

В апреле 1939 года птицы на Земле занимались привычным делом: обустраивали гнёзда. В апреле 1939 года чехи учились по-новому назы­вать свою Родину – протекторат. Жена албанского короля Зогу – ждала ребёнка. В Германии готовились к большому торжеству – пятидесятиле­тию своего фюрера. Дипломаты СССР, Англии и Франции приступили к не­спешным консультациям по вопросам коллективной безопасности; понима­ли – события грядут нешуточные. И были бы они большие молодцы, если бы думали о безопасности, а не о том, как бы половчее друг друга обмануть.

Советские военные, выполняя директиву своего Наркома, готовились к отражению польско-германской агрессии с северо-запада.

А генерал Вильгельм Кейтель 3 апреля подписал директиву своим военным: «О единой подготовке вооружённых сил к войне». (6.т.1.с.21). Война планировалась агрессивная, внезапная и мгновенная. Объекты агрессии – государства Прибалтики и Польша. 11 апреля, после всесторонне­го обсуждения, Гитлер санкционирует план «Вайсс» – войну только про­тив Польши. (12).

Англия и Франция продолжают раздавать государствам Европы гарантии их территориальной целостности. 13 апреля такие гарантии получают Румыния и Греция. (3.с.133). Пугают Гитлера? Внешне, по крайней мере, выглядеть это должно устрашающе. Но не боится почему-то Гитлер, не отменяет ни одного своего решения. Задним числом потом будут утверж­дать что это – его самодурство. Сомневаюсь. Потому что о гарантиях Чехословакии Гитлер тоже знал. И знал цену всем этим гарантиям. Нет, не пахнет тут самодурством и дилетантством. Потому что в ответ на громогласные – чтобы все слышали – англо-французские гарантии, 16 числа Муссолини, Чиано и Геринг тихо договариваются о необходимости осторожного, через посредников, зондажа позиции Советского Союза по поводу сближения со странами «Оси». А 17-го статс-секретарь германс­кого МИД Э. Вайцзекер уже проводит беседу с советским полпредом, ка­саясь не только экономических, но и политических вопросов. И слышит от того, что, несмотря на прерванные поставки с чешских заводов «Шкода», «...СССР не чувствует себя задетым на каком-либо участке». (3.с.137).

20 апреля германские части последним мирным церемониальным маршем приветствуют юбиляра. Юбиляру части нравятся.

27-го в Англии вводится всеобщая воинская повинность.

И в эти же дни Германия начинает странный разворот в сторону Советско­го Союза. (3.с.136).

МАЙ.

Первое мая в СССР – день необычный – государственный политический праздник. «День международной солидарности трудящихся». Этот же праздник официально праздновался и в Германии. Национал-социалис­ты заботились о трудящихся не меньше, чем коммунисты. А когда трудя­щиеся отгуляли дополнительные выходные дни, начались дни рабочие. Уже с возрастающим напряжением. Особенно для дипломатов.

В эти дни Председатель советского правительства Вячеслав Молотов становится одновременно Наркомом по иностранным делам. Кому-то, особенно, конечно, своим, шаг этот, может, и непонятен, но он хорошо понятен тем, для кого и предназначался.

С самого начала мая политики и журналисты зашуршали разговорами о германо-советском сближении. Несомненно: одной из причин этого шуршания была замена Литвинова Молотовым. И хотя советские дипломаты гром­ко советовали своим зарубежным визави не персонифицировать внешнюю политику СССР, к громким советам прислушивались неохотно. Предпочитали оценивать не слова.

Вот в этот период и начинает маячить фамилия: Астахов.

Именно ему 5 мая заместитель начальника отдела печати германского МИД Браун фон Штумм пытается демонстрировать симптомы потепления отношений между Германией и СССР. Именно с ним будут потом проводить беседы на эти темы неофициальные и официальные представители германского правительства, в том числе: Шуленбург, Вайцзекер, Шнурре... Должность Астахова – «поверенный в делах». Что это за должность такая? Что вменено в обязанности конструктору, секретарю, бульдозеристу, водолазу – мне понятно. А чем занимается «поверенный в делах»? Архивариус? Завхоз? Ясно, что не полпред, не его заместитель, не воен­ный атташе, иными словами – некто, наделённый не слишком большими полномочиями. Но именно с «поверенным в делах» будут вести перегово­ры высокие чины из германского МИДа. Включая и «первых лиц»: статс-секретаря Вайцзекера и его шефа – Риббентропа. Почему?

А всё просто.

Под должностью «поверенный в делах» – не рядовой дипломат и даже не шеф советской резидентуры в Берлине. А ЛИЧНЫЙ сталинский эмиссар. Астахов – это история самостоятельная, детективная и драматическая. Я не оставляю попыток выяснить, кем же он был – отозванный после Пакта и уволенный из НКИД по сокращению штатов (!), арестованный в 40-ом и сгинувший в «УстьВымЛаге»Георгий Александрович Астахов – и буду признателен каждому, кто поможет в этих непростых поисках. Но существует правило: правду можно понять, анализируя не только подтверждения, но и опровержения. И, придерживаясь правила, помимо фактов прочих, стоит принять во внима­ние и ту исключительную категоричность, с которой открещиваются от участия разведорганов в подготовке московского пакта бывший генерал-лейтенант КГБ Павел Судоплаптов и нынешний разведчик – генерал Вадим Кирпиченко. (12).

Интересно, однако, другое: какую цель преследовали немцы, начав в мае разыгрывать «советскую карту»? Почему Гитлер, до сих пор так усердно работавший с Англией и Францией, стал вдруг проявлять актив­ный интерес к СССР? Можно, конечно, согласиться с версией об обычных политических интригах с целью добиться от правительств Даладье и Чемберлена большей покладистости. Но непохоже.

Тут – дела посерьёзнее.

6 мая Гитлер требует детальной информации об СССР. Для этой цели из Москвы вызывается советник германского посольства Хильгер и сначала Риббентропу, а затем лично Гитлеру делает специальный доклад. Гитлер остался не очень доволен этим докладом, предположив даже, что Хиль­гер – жертва советской пропаганды. «Но если он прав, тогда мы не должны терять времени в принятии мер, с тем, чтобы предотвратить дальнейшую консолидацию советской силы». (3.с.142-143). Обращаю внимание: Гитлер говорит не о консолидации антигерманских сил, а о консолида­ции СОВЕТСКОЙ силы. Едва ли в то время Гитлер боялся Сталина. Он, конечно, не знал действительной военной мощи СССР, но ему было пре­красно известно, что происходило в это время с командным и начальст­вующим составом Красной Армии. Однако он не мог не опасаться другого: уже проявившейся реальной возможности англо-франко-советского объединения. Принятие Англией закона о всеобщей воинской повинности и проходящие консультации по безо­пасности не могли не напомнить ему о традиционном коварстве английс­кой дипломатии. И – что куда важнее – о коварстве дипломатии советс­кой. На пути Гитлера к германскому мировому господству стояло стрем­ление Сталина к советскому мировому господству, и фюрера-Гитлера любые переговоры с Западом вождя-Сталина не могли не обеспокоить. Это грозило сорвать ЕГО ПУТЬ овладения миром – планы блицкригов. Ни­чего подобного Гитлер допускать не собирался. И 19 мая германский посол в Москве граф Шуленбург получает от него указание возобновить переговоры о торгово-кредитном соглашении. А 20-го Шуленбург просит согласия Молотова на приезд для этого в Москву германского предста­вителя – Шнурре. И вдруг получает недвусмысленный и категоричный от­каз. (3.с.146).

22 мая Германия и Италия заключают договор о военном союзе – «Стальной пакт». (11.т.11.с.14). Договор двухсторонний, и никакой шумихи в мире по этому поводу не возникает.

Через три дня, 25-го, англичане предлагают СССР свой проект договора о взаимопомощи.

И германский МИД начинает лихорадочные поиски возможностей договору этому помешать. Пытается в Москве перетянуть на свою сторону Молотова и Сталина через своих итальянских коллег. Пытается в Берлине через Вайцзекера убедить Астахова... Но пока – безрезультатно. Забегая вперёд отмечу: 22 августа на совещании с командующими в Оберзальцбурге Гитлер утверждал, что будто бы уже с осени 1938 го­да принял решение идти вместе со Сталиным, и был убеждён, что Сталин никогда не примет предложений англичан. (5.с.43). Едва ли утверждение это соответствует истине. Это больше похоже на обычное фюрерское бахвальство о своей прозорливости. Но что такое решение он принял в мае 39-го – дабы полностью обезопасить себя от получения НЕ ТОЙ, НЕ СВОЕЙ ВОЙНЫ – несомненно. И в июне, активизируя закулисные переговоры с Лондо­ном и Парижем, Гитлер усиленно ищет подходы к Москве.

ИЮНЬ.

А в кремлёвских кабинетах стоят собственные игорные столы.

2 июня не известный не только Гитлеру, но и Сталину комкор Г.К. Жуков вылетает в Монголию. На Халхин-Гол. (2.т.1.с.240). 2-го же июня Анг­лия и Франция получают советский вариант договора о коллективной без­опасности. (3.с.149). И в этот же день Хильгер посещает Наркома внеш­ней торговли Микояна с предложением о расширении экономических отно­шений с Германией. (3.с.150-151). Война уже идёт, Гитлеру не до шуток и он требует от своих дипломатов не допустить никаких антигерманс­ких коалиций. Любыми путями.

К 7 июня сотрудники германского посольства в Москве подготовили меморандум о реанимации старого (от 24.04.26) Берлинского договора с СССР о нейтралитете, с которым Шуленбург отправляется в Берлин. (3.с.154). А через 10 дней, 17 июня, тот же Шуленбург посещает в Берли­не Астахова и снова пытается убедить его в том, что «Россия должна сделать выбор». (3.с.152). В этот же день в Москве Микоян заявляет Хильгеру, что новые германские предложения, по мнению советского ру­ководства, – всего лишь политическая игра. (3.с.151).

И всё-таки сдвиги были. Из воспоминаний Вайцзекера: «В течение этого периода мы старались устранить те помехи, которые ещё в феврале ка­зались нам непреодолимыми». (3.с.151). Немцы шли на уступки, и вынуж­дала их к этому позиция советской стороны. Ещё не начав официальных переговоров с Германией Сталин уже торговался и торговался успешно! Одной только своей неспешностью и сдержанностью заставляя немцев сдавать позиции. И не торопился он потому, что прекрасно знал: Гитлер – уже воюет, и обратного пути у него нет.

24-го июня происходит ещё одно важное, если не ключевое, событие: Астахов выезжает в СССР. Едва ли он едет в отпуск и едва ли везёт с собой одни только сувениры. Провожает его сам Шуленбург и даже на вокзале продолжает уверять: «Они настроены очень серьёзно, очень серьёзно». Они – это Гитлер и германское правительство. (3.с.153).

Астахов прибывает в Москву, обстоятельно докладывает, а 29 июня Молотов вновь отказывается обсуждать с Шуленбургом вопросы о германо-­советских переговорах.

Но – опять странность.

Странность из странностей.

Именно 29-го в «Правде» появляется статья А.А. Жданова, в которой он констатирует: «Англо-франко-советские переговоры... зашли в тупик». (3.с.155). Как это понимать? Зачем всему миру объявлять о тупике в ТАКИХ перегово­рах, в переговорах о сохранении мира? И при чём тут член Политбюро и секретарь ЦК ВКП(б) Жданов? Разве он – представитель советского МИДа? Нет, Жданов того времени – тень Сталина, зримая всему дипкорпусу. И эта его статья – сталинское предупреждение англичанам, но, главное, сталинский ответ немцам.

Всё-таки хронология – в определении причин и следствий – сказать мо­жет многое. Необходимо только уделить ей соответствующее внимание.

К концу июня, таким образом, германские и советские политики обменялись вполне достаточным объёмом важнейшей информации. Молотову и Ста­лину стало ясно: немцы не юлят и по-настоящему готовы на всё, раз в качестве базы будущего германо-советского договора предлагают уже не экономику, а политику. А Риббентропу и Гитлеру – что СССР в выборе союзников качнулся, наконец, в сторону Германии. Информация требовала времени для нового осмысления и принятия уже конкретных ре­шений. И почти на целый месяц в германо-советских переговорах проис­ходит перерыв. Точно так же, как и в советско-англо-французских.

Есть много свидетельств тому, что в июне-июле англичане и фран­цузы уже усиленно искали возможности дезавуировать свои недавние га­рантии другим странам и отказаться от переговоров с СССР. Об этом, например, докладывал германский посол в Англии Дирксен. (3.с.160). Об этих тенденциях писали парижские газеты. Об этом заявляли эмиссару Геринга Гельмуту Вольтату помощник Чемберлена Вильсон и Министр за­морской торговли Хадсон. (1.с.99-100). Об этом же писал в своём про­странном донесении в Берлин советник германского посольства в Англии Тео Кордт. (5.с.41-42). Но и помня мюнхенские договоренности, и не веря в возможность союза нацистов с коммунистами, и не прекращая тай­ных переговоров с Гитлером, Чемберлен и Даладье должны были, тем не менее, демонстрировать свою решимость в «борьбе за мир». Но де­монстрации зашли слишком далеко и, поняв это, поняв, что фактически спровоцировали Гитлера на сговор со Сталиным, «мюнхенцы» заворочали ог­лоблями. Оказалось – поздно.

ИЮЛЬ.

Время для обоюдных раздумий прошло, и 26 июля заведующий референтурой отдела германского МИДа Шнурре приглашает вернувшегося Ас­тахова в ресторан и предлагает «...установление политических отноше­ний в новой форме с учётом жизненно важных политических интересов обеих сторон». Астахов в ответ сетует на недружелюбную по отношению к его стране политику национал-социализма, но тут же соглашается, что путь к сближению с Германией «...соответствует жизненным интересам обеих стран». (3.с.161). Так в берлинском ресторане «Эвест» Германия и Советский Союз «ударили по рукам». Но Гитлер уже в цейтноте, время не терпит, и он тут же даёт прямое указание Риббентропу ускорить переговоры с СССР. (6.т.1.с.7). Потому что в эти июльские дни, под предлогом участия в праздновании 25-летней годовщины битвы под Танненбергом в Восточную Пруссию уже отправ­ляются кадровые дивизии вермахта. (6.т.1.с.21). Какой там начнётся праздник, станет известно всего через несколько недель.

АВГУСТ.

В августе 1939 года эскалация взаимного политического обмана добралась до апогея. Ложь громоздилась на ложь, безнравственность на откровенное предательство и всё это укутывалось многослойным покрывалом тщательно скрываемой правды. Лидеры и правительства, изощряясь в обмане и цинизме, добились, наконец, своего: в дураках остался каждый. Но главное и страшное – были в который раз оставлены в дураках целые народы.

Со второй половины последнего «мирного» месяца никакое самое экстрен­ное торможение спасти уже не могло. Никого.

Судите сами.

1 августа Риббентроп приглашает к себе Астахова, и они обсуждают и конкретизируют то, о чём шёл разговор в ресторане «Эвест».

2 августа в Москве Шуленбург дублирует своего шефа в разговоре с Молотовым. И слышит из его уст подтверждение ответов Астахова. А после этого Молотов говорит, что мирное решение германо-польского конфликта зависит, прежде всего, от Германии. (3.с.164). Это при том, что в Москве уже ждут прибытия англо-французской делегации для переговоров о мире и целостности как раз Польши. Вам ТАКОЕ заявление советского Наркома в ТАКОЙ беседе не кажется не совсем уместным? Шуленбург – политик опытный, он даже на тон разговора обращает внимание. А тут – открытым текстом: «Делегацию-то на переговоры ждём, но всё от вас зависит».

Советские историки, ссылаясь на отчёт Шуленбурга от 3 августа, утверждают, что СССР в это время ещё ни о чём договариваться с Германией не хотел. В самом деле, мнение Шуленбурга довольно кате­горично: «...Советское правительство в настоящий момент полно реши­мости заключить соглашение с Великобританией и Францией, если они пойдут ему навстречу». (3.с.164). То-то и оно! А если не пойдут? Ведь это «если» основу под собой име­ло куда как весомую (потом и подтверждённую). Что тогда намерено было делать советское правительство? Импровизировать? Не так глуп «отец народов», чтобы на ходу решения придумывать и принимать. Шуленбург точен в своей оценке. Ни один политик без «домашней заготовки» ни с кем ни на какие переговоры не пойдёт. А уж Сталин – и подавно! И потому 5 августа Шнурре снова встречается с Астаховым и, понимая, что «заготовки» Москве нужны, без обиняков требует конкретных отве­тов. А что может ответить сталинский «поверенный» без сталинской санк­ции? Он и отвечает, что переговоров никаких вести не уполномочен. А уполномочен только выслушивать германскую точку зрения. (3.с.165). Но 10-го, после очередной беседы со Шнурре, Астахов сообщает, наконец, в Москву, что немцы «...готовы сейчас на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключёнными». К этому моменту уже окончательно вызрела идея заключить Пакт о не­нападении. (3.с.169).

Всё. Партию свою Сталин выиграл ещё до прибытия англичан и французов. И уже зная прикуп, дав указания своим дипломатам гото­вить конкретный вариант договора с немцами, Сталин спокойно встреча­ет англо-французскую делегацию и 12 августа усаживает её за свой стол. Точно зная: торговаться будет не о мире, а о Польше, Румынии и Прибалтике. Не получится с Чемберленом и Даладье – получится с Гитлером. Поэтому он не сокрушается, когда узнаёт, что англичане полномочий на подписание каких-либо документов не имеют. Поэтому первый сталинс­кий вопрос – о пропуске советских войск через территории Польши и Ру­мынии. А как иначе с Гитлером воевать? Что на этот вопрос могут от­ветить Англия и Франция? Будем пытаться убедить суверенные Польшу и Румынию. Пытайтесь. Убеждайте. Но учтите, что без этого «...всё начатое предприятие о заключении военной конвенции... заранее обречено на неуспех». И адмирал Дракс констатирует: «Я полагаю, что на этом нашу миссию можно считать законченной». (3.с.170).

Вот ведь как политика устроена. Трактористы, врачи, нефтяники, инженеры, домохозяйки – все думают, что в Москве идут пе­реговоры о мире, и на переговоры эти надеются. А Даладье и Чемберлен надеются на свою хитромудрость, благодаря которой Франция и Англия от войны в стороне останутся. А Гитлер на свою непогрешимость надеет­ся, которая позволит никаких союзов не допустить, ибо любые союзы для блицкрига – смертельны. Один Сталин ни на что не надеется. Знает: война – идёт, и оставаться от неё в стороне уже не собирается. А собирается сделать так, чтобы при любом раскладе в СССР республики добавлялись. И к середине августа всё это уже проделал. Поставил Иосиф Виссарионович Западу задачу с Польшей договориться, а 15-го числа в 10.07 утра началось первое заседание военных миссий трёх держав. Почитайте стенограммы этих заседаний. (2.т.1.с.281-286). И попытайтесь представить себе мысли французских и английских военных, имеющих в своём арсенале никак не более 3000 танков (хотя генерал Думенк и хвастался 4000), когда командарм Шапошников гарантирует выставить против «агрессии в Европе» 9-10 тысяч советских танков. Представили? А теперь ответьте на вопрос: «Вызывает это у них энтузиазм уговаривать поляков и румын пропустить в Европу через свои территории всю эту армаду?»

Пока в Москве советские военные повергают в шок жутким количеством своих дивизий, танков, орудий и боевых самолётов военных английских и французских, 16 августа приходит Сталину от Гитлера подтверждение о желании заключить с СССР пакт о ненападении. (3.с.172). Торопится Гитлер, до нападения на Польшу осталось 10 дней. А Сталин – не торо­пится. Торопиться ему некуда, пусть в Берлине понервничают. 18 августа Риббентроп вновь получает отказ на приезд в Москву. Наконец вечером 19-го польский министр иностранных дел Бек сообщает об отказе правительства Польши пропускать через свою страну войска Сталина. (3.с.172).

Что и требовалось доказать. Для общественности всего мира московские переговоры закончились полным провалом. А для «мудрецов»? Уверен: французские и английские дипломаты вздохнули с облегчением. Продемонстрировав общественности заботу о мире, они выполнили требования своих премьеров – не связывать себя обязательствами перед СССР, оставив его наедине с собственными проблемами.

Им бы надо было получше знать Сталина. 21 августа он получает от Гитлера пространную, из шести пунктов, отчаянную телеграмму, смысл которой: «На всё согласен!» (5.с.42). И в этот же день посылает ответ с благосклонным согласием принять Риббентропа, но не 22-го, как умоляет Гитлер, а только 23 августа. И по его прибытию прямо с порога даёт понять, что если не получит части Польши и Прибалтики, то имперский Министр иностранных дел может поворачивать обратно. (17).

Но Сталин своё получил. И, как вспоминал потом Риббентроп: «У меня было ощущение, что меня окружают старые товарищи по партии». (17).

Необходимо тут отметить ещё одно обстоятельство.

До сих пор ползает и заботливо подкармливается советский миф о том, что автором пакта о ненападении была немецкая сторона, а именно – Риббентроп. При этом цитируют его слова: «Я подготовил по дипломатическим каналам заключение пакта о ненападении между Германией и Россией». (3.с.173). Не надо путать и подтасовывать, товарищи историки. «Подготовить за­ключение пакта» и сочинить его текст – дела совершенно разные. В официальной своей телеграмме Гитлер едва ли писал бы Сталину о том, чего не было: «...3. Я ПРИНИМАЮ проект пакта о ненападении, который ПЕРЕДАЛ МНЕ (выделено мною, В.Г.) Ваш министр иностранных дел госпо­дин Молотов...» (5.с.42). Что же касается секретного дополнительного протокола, то он вообще никому не передавался, что следует из той же телеграммы Гитлера, и до своего приезда в Москву Риббентроп представ­ления не имел о его конкретном содержании. Как и сам Гитлер.

Опять повторюсь: оправдать можно всё. 23 августа Сталин и Гитлер без проблем нашли оправдание своему союзу. У «принципиальных и непримиримых» легко обнаружилась общая основа. Но не социализм, как доказывали партийные инструкторы и штатные агитаторы. Можно, конечно, на время забыть о расцветке социализмов и согласить­ся с агитаторами. Но можно ли забывать об истинно единой для всех по­литиков основе – выгоде?

Доигрались политические «миротворцы». И, увидев вскрытый московский прикуп, ахнули и оцепенели. Поняли: «щенок» стал неуправляем, и в союзе со Сталиным способен на что угодно. На всё.

25 августа Англия предпринимает уже отчаянный шаг, заключая военный союз с Польшей «...в надежде этим недвусмысленным актом удержать Гитлера от односторонних действий при разрешении вопроса о немецких претензиях в Польше». В этот же день, запаниковавшая Италия отказывается принимать участие в войне, и Гитлер, отменяя уже запланированное на следующее утро наступление, даёт задание Риббентропу вести дальнейшие переговоры с Англией и Польшей «...в такой форме и с такой поспешностью, чтобы они неизбежно были обречены на провал». (6.т.1.с.8). 25-го же, в связи с подписанием германо-советского пакта, в далёкой Японии возникает правительственный кризис, а 28 августа кабинет Хиранумы подаёт в отставку.

А 31 августа начинается внеочередная Сессия Верховного Совета Союза ССР и «Пакт о ненападении» единогласно депутатами ратифицируется. И также единогласно принимается Закон о всеобщей воинской обязанности.

В последний день августа 1939 года произошло ещё два события. В Монголии капитулировали остатки японской армии вторжения, разгром которой начался 20 августа в 6.15 утра по местному времени Жуковским ударом танковых и мотоброневых бригад. И второе: Гитлер констатировал провал переговоров Германии с Англией и Польшей по разрешению «данцигского конфликта».

Чтобы поставить в этой главе логическую точку вернёмся в 22 августа в Оберзальцбург и снова послушаем фюрера.

«...Так, я в ближайшие недели на германо-советской границе подам руку Сталину и вместе с ним приступлю к новому переделу мира... Гене­рал-полковник фон Браухич обещал мне войну с Польшей закончить в те­чение нескольких недель. Если бы он мне доложил, что потребуется два или даже один год для этого, я бы не дал приказа о наступлении и договор бы заключил не с Россией, а с Англией... В общем, господа, с Россией случиться то, что я сделал с Польшей. После смерти Сталина, он тяжелобольной человек, мы разобьём Советскую Россию. Тогда взой­дёт солнце немецкого мирового господства». (5.с.43).

Нет, не забывал Гитлер о господстве над миром. И только невозмож­ность вести за него одну продолжительную войну и, одновременно, пол­ная уверенность в концепции войн молниеносных, привели его к решению о союзе со Сталиным. До поры до времени.

Сколько раз это уже было: Рубикон переходят одни, а платят за этот переход – другие.