ГЛАВА 3.
ЗАСЕКРЕЧЕННАЯ НАУКА.
Люби ближнего, но не
давайся ему в обман!
Козьма Прутков.
1.
Наука эта – как бы и не наука, и как бы даже не существует. Скучные вывески: «статистические исследования», «интерактивные опросы», «мониторинги», «рейтинги»... Всё зримо, и ничего необычного. Но за скучными вывесками прячется нечто как бы несуществующее под названием: «Политическая мифология». Наука эта секретна и агрессивна, потому что кроме целей видимых, имеет ещё и тайную цель – формирование общественного мнения. Хитры и разнолики её приёмы, многое похоронено в папках с устрашающими грифами, но даже секретная наука не в состоянии засекретить главное – результаты. Не бывает вечных тайн, рано или поздно...
Вопрос: зачем тогда секретить?
Ответ прост. Политика плодоносит не сразу, а румянить политическую кислятину приёмами несекретными не получается. А румянить надо, без этого – власти не удержать.
Вал политического мифотворчества накануне Второй Мировой войны велик, но объясним и понятен. Так что изумляет не количество мифов, а их поистине змеиная живучесть. Изворачиваясь из трескающейся кожи, они продолжают ползать, шипеть и ядовито жалить. Переловить их всех – нечего и думать. Но ворошить террариумную лабораторию засекреченной науки необходимо; гадин надо обязательно помечать в предупредительные цвета.
2.
Детскую сказку о хорошей «красной шапочке» и плохом сером волке написал Шарль Перро. У «взрослой» сказки о хороших и плохих политиках множество авторов из множества поколений. Вариации продолжают сочиняться, и конца этому сочинительству не видно.
Потому что миф о херувимах и негодяях – это столбовой миф политической мифологии, и меняются в нём только персонажи. Не так-то просто ничего не нарушая вычленять из него отдельные фрагменты, но раз уж разговор – о кануне Второй Мировой, попробуем всё же разобраться: кто же чего хотел?
В попытках оценить поступки предвоенных политиков у меня неизменно получается одно и то же: либо все, кто участвовал в бесконечных переговорах о мире полные идиоты, либо никто из них о мире даже не задумывался. Версию о поголовном идиотизме отметаю сразу, ввиду её очевидного идиотизма. Так что же, сохранение мира никого из власть предержащих не интересовало? Похоже разве это на правду?
Нет, на правду и это не очень похоже. Правда – в другом. Они искали пути сохранения мира. Искали. Но не ради мира. В демонстративных поисках этих не мир их всех интересовал, а получение выгод от войны. ВСЕ они готовили войну, стремились к ней, и рознило их только одно: желание обеспечить условия для безнаказанного осуществления СОБСТВЕННОГО международного разбоя. Другими причинами объяснить выбор политиками ТАКИХ способов обуздания агрессии не получается. Ни у «зашоренных» советских мифологов, ни у всех остальных «незашоренных». Ни у кого.
Однако время перейти бы и к доказательствам.
3.
Начнём с истории о плохих фашистах и хороших коммунистах. Сегодня это уже агонизирующий миф, его плоская голова уже зажата рогатиной времени. Но и агонизирующий – он всё ещё опасен, он всё ещё продолжает плодить своё ползучее потомство. Поэтому проанатомировать его следует.
Сначала присмотримся к общеизвестному факту: к концу тридцатых годов ХХ-го века в Европе поднялись три крупных фашистских государства: Италия, Испания и Германия.
Присмотримся потому, что это – факт целенаправленного вымысла. С какой стороны ни разглядывай.
Фашистским государством являлась только Италия. Общественно-политические устройства Испании и Германии основывались на иных, собственных идеях. И фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» следовало бы назвать: «Обыкновенный национал-социализм». Или – «Обыкновенный нацизм». Если же, допустим, слово «фашизм» получило статус нарицательности, то тогда надо понять его нарицательный смысл.
Вот как, например, разъясняет его солидный академический пятитомник «Философская энциклопедия»: «Фашистский режим представляет собой централизованно-иерархическую систему антидемократической диктатуры, осуществляемой через аппарат массового политического и идеологического принуждения и террора». (18.т.5.с.306).
Запомним. Согласимся с нарицательностью, философской энциклопедией и Роммом. В конце концов, ведь, неважно, какую систему отсчёта класть в основу. Важно – систему не менять.
В самом деле: у Италии, Испании и Германии было много общего.
Первое. Во главе каждого государства стоял диктатор – человек, обладавший исключительной властью. Дуче, каудильо, фюрер.
Второе. Все три государства были милитаристскими; армиям уделялось самое пристальное внимание.
Третье. Во всех трёх фактически вне закона были поставлены все партии, кроме правящих. В Италии – фашистской, в Испании – фалангистской, в Германии – национал-социалистической.
Четвёртое. Во всех трёх государствах бесчинствовал репрессивный аппарат, безжалостно подавляя любые проявления несогласия.
И, наконец, их объединяли лютая ненависть к СССР и антикоминтерновский пакт. Стратегическая и единая, по мнению коммунистических историков, фашистская цель.
Однако этим, пожалуй, и ограничивается общность между фашистами. И начинаются различия.
Сидеть бы генералу Франко в тюрьме за антиправительственный мятеж, если бы не Италия и Германия. Но германский легион «Кондор» во главе с генералом Шперле и итальянские дивизии помогли Франко вместо испанской тюрьмы попасть на испанский Олимп. 150 тысяч итальянских солдат при 25-ти тысячах испанских, которые подняли мятеж – не шутка. И то, что Гитлер за заслуги в Испании наградил свыше 26-ти тысяч своих военных – тоже факт красноречивый. (11.т.10.с.530). Но вот Гитлер нападает на Польшу. И в тот же день – 1 сентября – Италия вдруг объявляет себя «невоюющей стороной». А 5-го то же самое делает Испания. О чём может сказать эта деталь?
Дальше. После разгрома Франции у Гитлера возникает план захвата Гибралтара, чтобы перекрыть Великобритании доступ в Средиземное море. В октябре 1940 года он встречается с Франко и пытается склонить его на совместные действия. Как проходили эти переговоры между двумя фашистами – доподлинно неизвестно. Зато хорошо известно, что после них Гитлер сказал: «Я скорее дам себе выбить все зубы, чем ещё раз буду говорить с Франко». (14). Франко, правда, не забыл о помощи «Кондора». На войну с СССР он послал войска – «Голубую дивизию». 20 тысяч человек. И всё.
Германия и Италия помогали друг другу масштабнее. И в экономическом, и в военном плане. В июне 1941 года Италия, к примеру, направила на советский фронт корпус, а потом и целую армию – 8-ю – так и сгинувшую под Сталинградом. И Германия посылала своих солдат на помощь итальянцам на Балканы и в Тунис. Однако о военном сотрудничестве с Италией в Германии ходили анекдоты, а о политическом – хотя бы в рамках консультаций по ключевым вопросам – судите сами. Итальянское нападение на Грецию, например, было для Гитлера громом средь ясных небес. (14). Узнав, что Муссолини готовится предпринять эту акцию, Гитлер прервал переговоры с Петэном, кинулся в Рим. Чтобы предотвратить, помешать. Но не успел. О чем всё это говорит?
Таких примеров – вагон, но не будем ломиться в открытую дверь. И так ясно: не было у фашистов единой цели. И быть не могло. Потому что всякая политическая дружба основана не на идеологических лозунгах, а на ситуативной выгоде. И только на выгоде.
Стоп. А антикоминтерновский пакт? А подготовка фашистов к общему «крестовому походу» против страны Советов? Разве это – не факт?
Не факт. Факты, если их не румянить, говорят о другом.
Подготовку к собственному мировому маршу коммунисты начали давно и отнюдь не в России. В те времена российский престол занимал ещё Александр II, а в державе вообще не было ни одного коммуниста. Но с 1919 года в Москве уже действует штаб мировой революции – Коминтерн. В составе штаба – коммунисты французские и немецкие, итальянские и румынские, английские, китайские, финские... и так далее. Цели у штаба великие и разнообразные: от подготовки будущих партийно-руководящих кадров до организации разведки и диверсий. Гнёздышко, в общем, не самое миролюбивое. А потому – вызывающее понятную тревогу.
25 ноября 1936 года Германия и Япония подписали «Антикоминтерновский пакт». Присмотримся и к этому документу.
Состоял он из трёх Статей и Дополнительного протокола.
В Статье первой Стороны обязывались информировать друг друга о деятельности Коминтерна в разных странах и сотрудничать в противостоянии этой тревожной деятельности.
В Статье второй – приглашали другие государства присоединиться к «Пакту».
В третьей – устанавливали срок действия документа – 5 лет. (11.т.2.с.72).
Всё. Дополнительный протокол лишь регламентировал механизм взаимодействия Сторон. Статья 2 не исключала присоединения к Пакту и СССР. Отмечу, кстати, что в МИД Германии по этому поводу весело шутили: «Сталин ещё присоединится к «Антикоминтерновскому пакту». Не такая уж глупая шутка; Коминтерн, между прочим, Сталин сам разогнал в 1943 году. И только в секретном специальном соглашении предусматривались меры, направленные непосредственно против СССР. При условии возникновения с его стороны прямой угрозы.
Словом, «Антикоминтерновский пакт» – это договор о совместных действиях против интернационального воинства и его штаба, обустроившегося в Москве. И когда через 5 лет – к концу 41-го – договор потребовал пролонгации, его подписали более десятка государств. Как уже воевавших с СССР, так и нейтральных.
Как на этот пакт реагировали в Кремле?
Во время беседы с Риббентропом 23 августа 1939 года Сталин сказал: «Антикоминтерновский пакт испугал главным образом лондонское Сити и мелких английских торговцев». (5.с.44). Может, Сталин не прав? А может, сказать так его заставила политическая необходимость? Допустим. Но тогда почему до августа 1939 года этот документ, кроме Германии и Японии подписали (аж!) четыре государства, включая Маньчжоу-Го? (11.т.2.с.72-73). Что-то не очень это смахивает на «крестовый поход». Почему третья страна – фашистская Италия – присоединилась к нему лишь спустя год – 6 ноября 1937 года!?
Ответ напрашивается сам: постулат о трёх фашистских государствах с ЕДИНОЙ антисоветской целью – прямое свидетельство активной деятельности постсталинской политической мифологии, до сих пор пытающейся объединять необъединяемое и делить неразделимое.
Теперь глянем на восток Европы – на Советский Союз. К концу тридцатых, в СССР по утверждению коммунистов был построен антипод фашизму – социализм. Общество, навсегда избавившееся от «классовых противоположностей» и от поджигателя войн – буржуазии. Словом – самое передовое, ещё неведомое истории, – социалистическое государство.
Во главе этого государства...
Согласно Конституции СССР 1936 года высшей властью в стране обладал Верховный Совет. В январе 38-го депутатами Совета Союза и Совета Национальностей избирается Президиум ВС СССР, председателем которого становится М.И. Калинин. Значит, во главе государства...
Надо ли продолжать?
Первое. Во главе государства стоял Генсек ВКП(б) Иосиф Сталин. Человек, обладавший абсолютной властью. Вождь.
Второе. Социалистическое государство имело самую мощную армию в мире.
Третье. Победившему социализму ни к чему были никакие другие партии кроме ВКП(б).
Четвёртое. Советских людей необходимо было оградить от происков врагов, и Народный Комиссариат Внутренних Дел калёным железом... В прямом смысле.
Да, государство именовалось социалистическим, идеология – марксистско-ленинско-сталинской; об этом долбили дикторы, лекторы и политработники, и у моих родителей не возникало мысли, что это – не факт, а мираж, и что их жизнями распоряжается власть, именуемая во всём мире нарицательным словом: фашизм...
Да какой фашизм!? В Советском-то Союзе!? Ну, культ личности, ну, тоталитаризм, но, ведь, не анти же коммунизм в стране, строящей коммунизм? С авангардом в лице коммунистов.
Не будем хватать и этот словоблудный крючок. Никакого абсурда нет. Ни фактического, ни даже формального. Большая советская энциклопедия, например, к фашистским государствам, помимо прочих, относит и предвоенную Польшу. (11.т.27.с.223). Но если фашистская Германия кроваво расправлялась с фашистской Польшей, то почему бы ей иначе относиться к фашистскому СССР? Давайте отбросим словесную эквилибристику. Да, в концлагерях и тюрьмах Германии, Испании и Италии измывались не только над диссидентами-демократами. Измывались там и над коммунистами. А что, в ГУЛАГе было как-то иначе?
Вот и получается: если систему отсчёта не менять, если мы признаём, что к концу тридцатых в Европе существовало три больших фашистских государства, то обязаны признать существование и четвёртого. Гигантского.
А политическая мифология продолжает твердить: ТРИ. Сталин, конечно, тиран, но не было у нас фашизма, не было, не было... Ну, а как же тогда понимать формулировку из упомянутого философского пятитомника? Ведь академически выверенная формулировка. И точная калька со сталинского СССР. А понимать надо буквально. И головой думать – своей.
4.
Фигура Адольфа Алоизовича Гитлера – мрачная фигура. Но густота этого мрака с заказным упорством поддерживается всё той же засекреченной наукой. Мифы о Гитлере требуют особо пристального внимания, потому что плодятся они мифологией уже вневедомственной, интерполитической. Чтобы понять для чего это делается, нужно для начала обратить внимание на то, что Гитлера в этих мифах представляют не иначе, как недоучкой, законченным негодяем, маньяком и кухаркиным сыном, умыкнувшим по случаю генеральские сапоги. При этом старательно мусолится только одна тема: каким, мол, образом мерзавец и расист дорвался до власти? Версий уже – не счесть, вплоть до намёков на тибетский оккультизм и таинственное психотропное оружие.
Существует, например, толкование, будто Гитлер взял за глотку Германию исключительно штурмовыми отрядами СА. Основано толкование на том, что сам Гитлер неоднократно утверждал это.
«Германия, наконец, пробуждается. И теперь я хочу поблагодарить вас за то, что вы не испугались, что в то время не оставили меня. Ибо только вас надо благодарить за всё это». (13).
Так он говорит штурмовикам. Прилюдно.
Да, три миллиона штурмовиков – аргумент весомый. И Гитлер, выражая им свою признательность, душой не кривил. Три миллиона – это армия.
Но это безоружная армия.
Арматурными прутами эффективно получается воевать лишь с теми, у кого прутов нет – с законопослушными гражданами. Так что трёхмиллионная армия штурмовиков способна лишь махать кулаками да маршировать. Это – демонстрация силы. Но это ещё не сила.
Настоящая, реальная сила – это правительственные полицейские части и 100-тысячный рейхсвер. У них винтовки. И пусть винтовки эти образца 1918 года – это всё равно винтовки. И пулемёты. И кое-что посерьёзнее, хотя и того же образца. А, кроме того, – прекрасный унтер-офицерский корпус. И офицерский. И генералы, и дисциплина армейская. И присяга на верность не Гитлеру с его партией и штурмовиками. Так что...
Так что, став главой правительства, Гитлер не торопился политику декретами переделывать. Он продолжал выступать. Но часть своих выступлений перенёс с митингов в более узкий круг. Перенёс быстро. Сразу.
К немецкому народу новый рейхсканцлер обратился с речью в берлинском дворце спорта 9 февраля. С «узким кругом» он встретился 3 февраля на вилле генерала Курта фон Гаммерштейна-Экворда. Этот круг ограничивался высшим командным составом армии. (1.с.5). Гитлер и тут говорил долго, более двух часов. Но руками перед генералами не размахивал и пустозвонством не занимался. Понимал: генералы – не толпа, жаждущая насилия его речей. Хорошо поняли его и генералы. Судя по конспекту генерала Либмана, хранящемуся в Мюнхенском институте современной истории. (1.с.43).
Перед генералами Гитлер был конкретен и более чем откровенен. Говорил и о смертной казни за измену, и об усилении военной готовности, и о диктатуре, и о жизненном пространстве. Говорил и о том, что армия – важнейший институт государства. А ещё о том, что, в отличие от Италии, не будет никаких переплетений армии и штурмовых отрядов. (1.с.44). Так что, господа генералы, не волнуйтесь. Вооружать трёхмиллионную толпу, обученную лишь маршировать и демонстрировать силу нацизма, я не собираюсь. И капитана Рема, хотя и соратник он мой давнишний, командующим этой толпой не сделаю. Не так глуп. Но и распускать немедленно отряды СА тоже не намерен. По той же причине. Поняли его генералы. И настаивать пока ни на чём не стали.
Есть версия и о том, что путь Гитлеру к власти открыл Сталин. И не так уж она надумана или невероятна, хотя мелькнула ещё в мемуарах Вальтера Шелленберга. (10.с.23).
Представим себе ситуацию.
Нас трое, каждый отстаивает собственную точку зрения, и согласны мы лишь в одном: решать некий вопрос как-то надо. Один из нас предлагает, ввиду неясности ситуации, решение на некоторое время отложить, другой – не горячиться и делать всё поэтапно, третий же призывает немедленно драться. И ведь вполне может начать драку, если эти двое его не остановят.
За национал-социалистами к концу 1932 года стояло более 11 миллионов человек. Больше, чем за социал-демократами. Больше, чем за коммунистами. Но если бы те и другие объединились, перевес был бы не на стороне Гитлера.
Отсюда и версия. Сталин запретил немецким коммунистам объединяться с социал-демократами и, таким образом...
Только так ли уж всесилен был товарищ Сталин? В 1932 году его всесилие даже в СССР ещё только проклёвывалось. Он уже стал первым соратником Ленина, но до титула Отца мирового пролетариата ещё очень не дотягивал. Впрочем, Сталин и Коминтерн могли, конечно, приказать Тельману сунуть социал-демократам подножку в их борьбе с Гитлером. Но имел ли Тельман реальную возможность такой приказ выполнить? Даже и компартийная дисциплина – это не воинская присяга. Компартийная дисциплина не помешала, ведь, Каменеву и Зиновьеву обнародовать ленинский план захвата власти в октябре 17-го. И, тем не менее, «проститутки» оставались членами ВКП(б) ещё долго, до самого сталинского суда и расстрела. Так что даже не всех немецких коммунистов сталинско-тельмановский окрик смог бы заставить не мешать Гитлеру. Не говоря, уж, о беспартийных, «недисциплинированных» избирателях. А, кроме того, свои виды на политический вектор Германии имели не только соратники товарища Сталина, но и соратники товарища Троцкого, который, как известно, на любые сталинские приказы брызгал слюной. И выполнению их активно мешал.
Но главное даже – не в этом.
Эта версия опровергается поведением самих социал-демократов. Как во время взлёта нацизма, так и после его краха. После краха-то им уже ничто не мешало уличить коммунистов в пособничестве нацизму. Очень просто: предъявив миру хотя бы одно отвергнутое коммунистами своё предложение. Если бы это имело место, социал-демократы кричали бы об этом на всех перекрёстках. Не слышно криков. Не снимают с себя вину за проигранную Гитлеру власть. Поэтому не очень убедительно звучит версия и о «сталинской руке».
Не слишком убедительно выглядят и другие вариации темы нахального захвата власти. Конечно же, корешки гитлеровской политики – не исключение. Они так же скучны и серы. Но не будем огульно клеймить, давайте обратимся к хронологии.
Что делает Гитлер сразу после того, как садится в кресло германского рейхсканцлера? Правильно: ничего необычного. Национал-социалисты не бросаются издавать декреты о земле и мире. Декрет – это документ чрезвычайной важности, издаваемый Императором, Президентом или Революционным правительством. Но Гитлер не издаёт декретов. Ни о подготовке к войне, ни о еврейских погромах, ни о создании концлагерей. Вообще никаких. Потому что в канцлерское кресло он сел не в результате «фашистского путча», а на вполне законном основании. 30 января 1933 года Гитлер стал главой правительства, но не главой государства. Глава государства – старый и уважаемый немцами фельдмаршал Гинденбург – назначил его на пост рейхсканцлера. А в вице-канцлеры, т.е. в заместители Гитлеру определил не Гесса, не Геринга и не Бормана, а бывшего канцлера – Франца фон Папена. Власть Гитлер не захватывал, и не было у него необходимости издавать декреты. Не было и такого права. Он их и не издавал.
Почему же Гинденбург выбрал именно Гитлера? Тут тоже ответов множество превеликое. Вплоть до версий о слабоумии старого фельдмаршала.
Попробуем разобраться.
«Я поставил себе цель выбросить из Германии тридцать партий. Марксистских политиков, которые сегодня – СДПГ, а завтра – НСДПГ, а послезавтра – КПГ, а потом – синдикалисты, или: сегодня – демократы, а завтра – германская народная партия, а потом опять партия экономики... Мы же избрали одну цель, и будем защищать её фанатично, безоговорочно, до самой смерти». (13). Так бушевал Гитлер на одном из митингов, кативших тогда по Германии как волны в хороший шторм. Обращаю внимание на эту цитату вот почему: все три десятка партий для него – на одно лицо – все сплошь марксистские. Тридцать партий было тогда в Германии или десять – этого не знаю, не считал. Но много. И каждая участвовала в избирательных кампаниях и звала народ к светлому будущему. За собою, то есть. В 1928 году подавляющее большинство немцев симпатизировало социал-демократам. И, выражая волю этого большинства, социал-демократы хозяйничали в германском парламенте – Рейхстаге. За два последующих года они нахозяйничали так, что за коммунистов проголосовало уже 4,6 млн. человек. А за национал-социалистов – 6,4 миллиона. И нацисты стали в рейхстаге вторыми. А ещё через два года, к концу 32-го, коммунисты собрали уже почти 6 миллионов голосов. А нацисты – в два раза больше. (11.т.6.с.373-374).
Так кого бы Вы сделали главой правительства?
Потерявшего доверие народа социал-демократа? Или коммуниста? Или кого-нибудь из тех, кто был позади ещё дальше?
Поэтому не вижу я в действиях германского Президента никаких признаков слабоумия. Более того. Нетрудно себе представить, какому «уличному» и кулуарному давлению он подвергался перед формированием нового Кабинета. Но Президент оказался на высоте. Он добросовестно выполнил волю большинства. Другое дело – не было ли слабоумия в этом волеизъявлении?
Когда Гитлера изображают тупоголовым идиотом, маниакальным больным или гимназистом от политики, я в это не верю. Как не верили почти 12 миллионов немцев, заполнявших избирательные бюллетени. Как не верили генералы. Как не верили те, кто руководил германской промышленностью, ссужал национал-социалистам деньги и подписывал меморандум Гинденбургу с предложением сделать Гитлера канцлером.
Гимназист будет стремиться захватить власть силой, не учитывая обстановки, не подготовив почву, не обращая внимания на настроение большинства. 8 ноября 1923 года в Баварии Гитлер так и попытался сделать. Получил «по рукам» от полицейских и на 9 месяцев угодил в тюремную камеру крепости Ландсберг. Там он хорошо понял: срывать и есть можно только созревший плод. И десять лет не прошли для него даром. Теперь он учитывал мнение не только влиятельного меньшинства, но и восторженного большинства. И, учитывая его, напролом не лез. И никакие декреты ему были не нужны. Он поступал так, как по сей день поступает любой политик: создавал ситуации, единственный выход из которых – усиление собственной власти совершенно законным путем. Методы создания подобных ситуаций тоже поныне остаются в арсенале политиков всех мастей. Самый распространённый, ввиду своей простоты и убедительности, – провокация.
27 февраля 1933 года загорелся Рейхстаг. Поджечь его мог кто угодно. Но у человека с факелом – Мариуса ван дер Люббе – в кармане документ – партбилет коммуниста. Гитлер тут же объявляет всех коммунистов поджигателями и аннулирует мандаты депутатов рейхстага от КПГ. (11.т.6.с.374).
21 марта того же года состоялся «День Потсдама». Там, в Потсдаме, в гарнизонной церкви собрались депутаты парламента, перед которыми, после зачтения Гинденбургом своей декларации о полной поддержке Гитлера, Гитлер и выступил. Во фраке, как и подобает премьеру.
«Правительство выступает сегодня перед германским рейхстагом с пылким желанием получить от него поддержку». (13).
Какую именно – не уточнял, не хотел, видимо, нарушать торжественность момента. Он уточнил это через два дня, потребовав от рейхстага на основании статьи 48 Конституции Веймарской республики чрезвычайных полномочий. В этот раз он обращался к депутатам, облачившись в свою привычную форму – коричневую. Социал-демократы проголосовали против, но остались в меньшинстве. Так что и на предпоследнюю ступеньку к диктатуре Гитлер ступил на глазах всей Германии, в соответствии с Основным Законом государства. Где Вы видите «путч»?
«Наше движение носит антипарламентский характер», – это слова Гитлера не с митингов, а из его программы. (13). Кто в них вчитывается, в программы?
Однако получение чрезвычайных полномочий – это ещё не диктатура. Правда, отнять их уже чрезвычайно трудно, почти невозможно, но... Над Гитлером ещё есть Президент, а рядом с Гитлером – вице-канцлер, которого этот Президент назначил. И армия, главнокомандующим которой является всё тот же Президент. И «недоучка» Гитлер не прёт бараном на ворота. И в праздности не купается, а продолжает терпеливо лепить ситуации, не позволяет расслабляться никому.
Схема его безукоризненна. Сначала штурмовики маршируют с факелами, орут песни и машут кулаками, приучая всех к мысли о железной руке. И правительство – вроде как ни при чём. Уличные песнопения, факельные шествия и костры из книг – всё это – стремление масс к национальному самосознанию. К лету 1934 года эту свою задачу штурмовики в целом выполнили. Что делать 3 миллионам ребят из штурмовых отрядов? На заводы-фабрики идти? Или оружие получать и становиться полноценными армейскими подразделениями? Рем об этом мечтает. Как-никак бывший штабной капитан. Грезятся верхушке штурмовиков высокие военные посты.
Ладно. А что Гитлеру делать? Одеть три миллиона в форму – это не то же самое, что раздать им оружие. За раздачу оружия соседи по головке не погладят. Да и кого вооружать? Гитлер не хуже генерала Браухича понимает, что «Перевооружение было слишком серьёзным и сложным делом, чтобы терпеть участие в нём воров, пьяниц и гомосексуалистов». (1.с.52). Не забыл он и своего обещания генералам в феврале 1933-го. Не выполнишь обещания – армия не поддержит, армия не поддержит...
И всё же, имея чрезвычайные полномочия и 3 миллиона отмобилизованных молодцов, наворотить можно было что угодно. Но Гитлер опять поступает не как кухаркин сын, а в полном соответствии с канонами большой политики.
30 июня в 7.30 утра небольшая, но вооруженная группа эсэсовцев (не путать со штурмовиками; СС – это люди не Рема, а Гиммлера) врывается в отель «Хансельбауэр», что на берегу красивого озера в Бад-Висзее. Во главе группы – сам Гитлер. Поднимается на второй этаж и в комнате № 31 выдёргивает из постели ничего не понимающего Рема. И объявляет ему об аресте за государственную измену. Сотни человек в разных местах в этот день расстреливают из пистолетов. (19.с.155). И никаких судов. По спискам. Оправдание этой кровавой расправы тоже придумано: «Рем готовил путч». А ещё не отученным до конца от «римского права» немцам Гитлер по радио объявляет: «В это время я отвечал за судьбу германской нации и, таким образом, был верховным судьёй всего германского народа». (13). Он не рассказывает по радио, что стремительно проведённая акция против Рема – не импровизация. А загодя спланированная операция с кодовым названием: «Колибри». Другое название: «Ночь длинных ножей». Тайное совещание по её проведению проходило за сотни километров от столицы и мест предстоящих действий – в гостинице «Дрезден» в Бад-Годесберге. (10.с.6-7).
Гитлер именем народа уничтожает Рема, народ, в том числе и бывшие ремовские подчинённые, это «объяснение верховного судьи» безропотно проглатывает, а военный министр правительства генерал Бломберг разражается статьёй в «Фёлькишер беобахтер» о поддержке армией своего мудрого рейхсканцлера.
Вот теперь за Гитлером стоит сила. И в день смерти Президента Гинденбурга – 1 августа 1934 года – Гитлер спокойно и просто объявляет, что никакого Президента в Германии больше не будет. А будет: фюрер и рейхсканцлер германского Рейха. Он – Адольф Гитлер. И сразу: присяга армии на верность ему же. Лично. (1.с.54).
Теперь без всякого напряжения кулачный террор сменяется террором законодательным. В 1934 году, например, принимается Закон о порядке национального труда, в 1935 – Декрет (вот когда появляются декреты) о принудительной трудовой повинности для юношей, Закон о гражданстве, Закон о защите германской крови и германской чести... И всё. Вместо необузданных штурмовиков послушность граждан начинают контролировать государственные люди – полицейские. Граждане довольны: власть наконец-то приструнила хулиганов в коричневой форме; можно спать спокойно. Негодяй Рем устраивал погромы и заговоры, а радетель Гитлер страну от этого негодяя избавил.
Так за полтора года – быстро, но без суеты – Гитлер сделал себя полпредом Господа по Германии. Это как в армии: высшее воинское звание – Генералиссимус. Всё, дальше некуда. Мундир Гитлер на себя уже надел. Но мундир этот ещё должны увидеть подчинённые. Не в газете прочесть, не просто увидеть, а понять и прочувствовать, что генералиссимус – это совсем не то же самое, что рядовой фельдмаршал.
Он демонстрирует этот мундир. И не только своим подданным, а и всему миру. Надо отдать должное Гитлеру – это блестящая демонстрация. Грандиозная. Впечатляющая. Кто сомневается, рекомендую посмотреть кинохронику-репортаж с Нюрнбергского партийного съезда 1934 года. Съезд назывался «Партийным съездом воли». И главное в ней – не слова, хотя они тоже впечатляют. Главное, как это ни парадоксально, даже и не сам фюрер. Пустые лица сбитых в плотные каре слушателей – вот что главное! Это вам не берлинский дворец спорта полуторагодичной давности с рассевшимся на стульях разномастным народом. Это – монолит. И всякий, кто видел этот монолит в «Wochenschau», а крутили эту хронику наверняка во всех кинотеатрах и передвижках, убеждались в правоте слов фюрера: «Где тут демократия других стран? Где это возможно, чтобы народ, его руководители, правительство сливались в одно целое и стояли рядом плечо к плечу». (13). Смотрели эту хронику немцы в Ганновере, Баварии, Пфальце, Померании, и каждый проникался мыслями вроде: «Наверное, я чего-то недопонимаю, наверное, всё-таки не так Гитлер плох, как мне кажется. Ведь вот же, действительно – стоят плечо к плечу»...
Замечательно работала гитлеровская мифологическая наука.
А как прекрасно звучали его слова на том же съезде:
«Не государство приказывает нам, мы приказываем государству. Не государство создало нас, мы создали себе государство». (13). Если вместо «нам» и «мы» подставить: «мне» и «я», то всё становится по-настоящему истинным.
Не поленитесь, подставьте.
Это не очень трудно – поменять местоимения. И часто – вполне достаточно, чтобы рассыпался в пыль железобетонный миф. Потому что обман заключается не в словах, а в акцентах, не в поступках, а в их «обосновании». Ложь рождается в тот момент, когда грабёж объявляют экспроприацией. Когда противников РЕЖИМА именуют «врагами НАРОДА», кредитную удавку – финансовой помощью, а запланированные убийства – заботой о будущих поколениях. Легко человека обмануть. Особенно, если он сам этого хочет.
С какой же всё-таки целью мифотворцы так старательно пытаются вывести Гитлера за рамки обычного политика, изображая его фанатиком и самодуром, на которого невозможно было найти управу? Да с той же, с какой вор громче всех вопит: «Держи вора!» Потому что собственную алчность легче всего прикрыть сторонним негодяйством. Приписав негодяйство не мировой политической машине, а отдельно взятому патологическому мерзавцу. Поэтому так живуч миф о свихнувшемся ефрейторе.
До тридцать шестого он, кроме немцев, никого не трогал, и канцлерство его – на совести только самих немцев. Но в тридцать шестом, когда он замахнулся на демилитаризованную зону Рейна, его могли остановить. Легко.
В тридцать шестом его не остановили.
Его могли остановить и в тридцать восьмом. В самом начале, ещё перед аншлюсом Австрии. Но гарант австрийских границ – Италия – не шевельнула пальцем; Муссолини поступил как верный союзник. А вот Даладье и Чемберлен союзниками Гитлера не были и обязательств перед ним не имели. Обязательства были перед Чехословакией. Так на что же они рассчитывали в сентябре тридцать восьмого, отдавая Судеты? Неужто не понимали, что после этого остановить Гитлера будет уже невозможно?
5.
Тут мифы о негодяях сменяются мифами о херувимах.
Но не будем спешить с выводами, а постараемся основательно опереться на факты. И для начала подумаем: что ему там надо-то было – этому ефрейтору – на Рейне и в Судетах? И почему решать «судетскую проблему» потребовалось осенью 38-го? А не весной 39-го, или, скажем, летом 36-го?
Ответ на вопрос первый следует искать в статьях Версальского мирного договора, поставившего юридическую точку на Первой Мировой войне и перекроившего политическую карту мира. Как показала дальнейшая история, договор этот представлял собою капкан, в который угодили, прежде всего, его авторы. Потом будут попытки его изменить, исправить, дополнить, но закончатся эти попытки новой мировой войной.
Потому что договор этот не оставлял выбора побеждённым.
Вспомним: ещё до завершения Первой войны повалилась императорская Россия. Заключённый же, наконец, в Европе мир, помимо прочего, перечеркнул и существование монархической Австро-Венгрии. На её территории были образованы три новых государства: Австрия, Венгрия и Чехословакия, причем последняя представляла собой союз Чехии и Словакии. Германия, проигравшая эту войну, теряла все свои колонии и часть собственных территорий вместе с проживающими там этническими немцами. Польша получала выход к Балтийскому морю через Данцигскую бухту и, этот, так называемый «Польский коридор», отрывал от германской метрополии Восточную Пруссию. Часть её земель, в свою очередь, передавалась Литве. Западнее Рейна и в полосе его правого берега шириной 50 километров Германии запрещалось располагать свои войска, так что сердце её промышленности – Рур – оставалось практически без защиты. И далее в том же духе и по многим пунктам.
Победители переусердствовали. Германию не только поставили на колени, но и запретили ей с колен подниматься. Что за этим может последовать? За этим последовали слова Гитлера, отчеканенные задолго до 1933 года и неоднократно в разных вариациях повторённые: «И с теми, кто навязывает нам свой диктат, мы не сотрудничаем. Кто-то должен был в Германии прийти и сказать: «Нам нужен мир. Но этот беспрерывный гнёт мы отвергаем. И этой нужды мы не потерпим». (13). Он пришёл и сказал это.
Вовсе не с Мюнхенского соглашения началась новая германская экспансия. За полгода до этого, 12 марта, германские войска вошли в Австрию. Причина – просьба нового австрийского правительства о поддержании в стране порядка и недопущении кровопролития. Аншлюс Австрии – это «возврат» австрийцев в лоно своей прародины – Германии. В октябре пришла очередь «вернуться» в Германию 3 миллионам судетских немцев. При этом «возвращавшиеся» в Германию немцы оставались в своих жилищах. Оставались на своих местах и дороги, и предприятия, и магазины. А не «возвращающиеся» никуда судетские чехи, сложив на телеги и грузовики свои пожитки и, поплакав на порогах своих домов, пошли и поехали на восток – в Чехословакию. Есть разница?
Насчёт необходимости разного рода «возвратов» и лозунгов: «Домой, в Фатерланд», будут придуманы и другие причины. Розенбергом, Геббельсом, Зейсс-Инквартом, Генлейном... Но главная «причина»: оторванные от Родины, притесняемые везде и повсюду, немцы. И придумали её, эту причину, не в Германии, а под Парижем. В Версале. Кромсая под свои аппетиты политическую карту.
Ответить на второй вопрос тоже несложно: всему свой срок.
Это – ответ. Но это – ответ не полный. Чтобы ответить полнее, необходимо тоже кое-что вспомнить, а, вспомнив, проанализировать.
В 1938 году в Германии произошли события, на которые большинство даже самих немцев едва ли обратило внимание. А напрасно...
Известно: для достижения любой цели необходимо, как минимум, два условия. Первое: иметь материальные (в том числе экономические) возможности. Второе: иметь специалистов, знающих как этими возможностями воспользоваться. То есть – иметь кадры, которые, по крылатому выражению, «решают всё».
Бытовой пример.
Чтобы поменять на кухне водопроводный кран надо:
1. Кран этот иметь;
2. Найти способного сантехника.
Высокая политика от быта отличается только масштабностью.
К концу 1937 года Германия в экономике, промышленности и вооружении достигла уровня других государств. Не буду утомлять цифрами выплавляемого металла, добываемого угля и напоминать уровень технологий в германской промышленности – все эти данные общеизвестны. И все они говорят об одном: материальными возможностями Германия к этому времени себя обеспечила.
5 ноября 1937 года на совещании в рейхсканцелярии Гитлер констатировал: «Для решения германского вопроса возможен только путь насилия, хотя он никогда не бывает лишён риска». (1.с.70). Совещание было долгим, обстоятельным и интересным со всех точек зрения. Интересным был и состав слушателей: министр иностранных дел Нейрат, военный министр Бломберг и три главнокомандующих: сухопутными силами – Фрич, флотом – Редер, ВВС – Геринг. Всего пять человек. Этим людям 5 ноября 1937 года Гитлер и ставит конкретные задачи на войну. (1.с.68-71).
А потом происходит нечто ещё более интересное.
Через три месяца, 4 февраля 1938 года фюрер издаёт «Указ о руководстве вермахтом», в соответствии с которым Верховное командование переходило непосредственно к нему – Гитлеру. Так он избавляется от Бломберга. Через несколько дней ещё один слушатель – генерал-полковник фон Фрич – отдаётся под офицерский суд чести и также отправляется в отставку. Несмотря на полную невиновность, которая и была зафиксирована судом. Ещё через некоторое время, после австрийских событий, имперским министром иностранных дел вместо Нейрата назначается бывший посол в Англии – Риббентроп. Таким образом, менее чем за полгода трое из пятерых отправляются на заслуженный отдых. Вместе с ними, естественно и уж совсем незаметно, из МИДа и армии выметаются их соратники и единомышленники. Причина одна: неспособность решать поставленные фюрером новые задачи.
Итак, к середине 1938 года Гитлером без излишнего шума основательно перетряхиваются внешнеполитическое и военное ведомства, и означать это могло только одно: Рейх ступил на порог, с которого внешнеполитические задачи должны решаться уже иным, не дипломатическим путем. Так что к середине 1938 года в Германии для достижения целей национал-социализма были созданы ОБА УСЛОВИЯ. Поэтому решение проблемы Судет по времени – осень 1938 года.
Гитлер уже был готов начать войну, и то, что начинать её пришлось без боевых действий, без демонстрации и практической проверки блицкрига, его лишь удивило и даже раздосадовало. (13).
А вот теперь – вспомнив обстановку 1938 года – вернёмся к мифологии. Точнее – к мифам о херувимах.
Есть забавная еврейская пословица: «Хорошо быть умным, как моя жена потом». Теперь-то легко обвинять. Теперь-то хорошо известно, какой жуткой войной закончилась политика «умиротворения». А тогда, в тридцать восьмом, война была не в прошлом. Когда 26 сентября Германия предъявила ультиматум, Чехословакия и Франция ответили мобилизацией. И европейцы стали отсчитывать оставшиеся до войны часы. Не очень трудно представить себе настроения французов, немцев и чехов. Конфликт готов был быстро перерасти в большую войну, потому что на чешские территории кроме немцев претендовали поляки и венгры, и вполне могли выступить на стороне Германии. Так, может быть, в Мюнхене Англия и Франция действительно хотели сохранить мир? Может быть лгал только Гитлер, когда заверял: «Это последняя территориальная претензия, которую мне приходится выдвигать в Европе»? (13). И, поверив этой лжи, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и премьер-министр Великобритании сэр Невилл Чемберлен не ведали, что творят? Не понимали, куда Гитлер тянет весь мир, недооценивали рейхсканцлера Германии? И Чемберлен был искренен, когда сказал после первой с ним встречи: «Гитлер – это наибанальнейший щенок, которого я встречал в жизни»? (13).
Они ведали, что творят.
Кинохроника сохранила восторженные лица парижан, встречавших своего Премьера. И маленький самодельный транспарант: «Да здравствует Даладье. Да здравствует мир». И довольное лицо самого Даладье, и его признательные поклоны. Но за кадром, в кулуарах была другая, истинная его реакция, выраженная двумя словами: «Вот, идиоты». (13).
Наверное все английские газеты опубликовали короткую речь Чемберлена в лондонском аэропорту, сразу после возвращения из Мюнхена: «Только что достигнутое решение чехословацкой проблемы является, на мой взгляд, лишь прелюдией для широкого взаимопонимания, в котором вся Европа может найти мир». (13). Однако свой истинный взгляд он высказал не репортёрам, а лорду Галифаксу, садясь в машину: «Мир кончится через полгода». (12). Выводы эти основывались не на «букве» договора, с которой вскоре смогли познакомиться все, а на том, чего все не знали: на «духе» самой конференции, начавшейся 29 сентября. Ни на открывавший её «дружественный» приём, ни на церемонию подписания самого договора, решавшего «чехословацкую проблему», самих чехов сочли возможным даже не приглашать! Это был сговор. А к чему ведёт всегда любой сговор?
Чешский министр Крофта, сообщив о подчинении своей страны требованиям договора, добавил: «...мы, во всяком случае, не последние. После нас та же участь постигнет других». (1.с.97). Ни Крофта, ни Чемберлен, ни, тем более, общественность не знали, конечно, слов Риббентропа: «Сегодня Чемберлен подписал смертный приговор Англии». (12). И всё же ВСЕ, кто подписывал договор, понимали, чем это кончится.
Вот тут самое время и спросить себя: «Если понимали, то тогда почему?.. На что надеялись, чего ждали от этих своих решений?»
Политмифология варианты всех ответов сводит к двум официальным версиям.
Версия первая.
В Мюнхене вершили благое дело: спасая судетских немцев от геноцида, пытались одновременно сохранить мир. Эта версия и преподносилась миллионам европейцев. Ей эти миллионы тогда и поверили. Да и как было не верить? Мудрые политики остановили войну всего за несколько часов до начала. И, вслед за объявленной мобилизацией, Чехословакия и Франция объявили демобилизацию. Боевые действия не начались. Четыре главных «херувима» полетели из Мюнхена по домам. Всех, включая и Гитлера, европейские столицы встречали как ангелов мира. Как оценивали происшедшее сами «ангелы» стало известно не сразу; засекреченная наука красок не жалела.
Версия вторая.
Появилась она позже, поэтому Гитлер и Муссолини в ней щеголяют уже в «негодяях». А вот «херувимы» из Франции и Англии, оттягивая сроки начала войны, якобы надеялись, что германская экономика, уже и без того перегруженная военными заказами, не выдержит производства вооружений и, в конце концов, рухнет. «Наибанальнейший щенок» просто не понимает, что ведёт свою страну прямиком к экономической катастрофе и ему достаточно просто не мешать.
Может быть эта версия больше похожа на правду? Может быть.
Хотя такой ответ сразу вызывает другие вопросы, главный из которых: «А нужен ли Европе экономический крах Германии?» Экономические потрясения непременно потянут за собой потрясения политические, а в самом центре Европы это чревато чем угодно. Однако допустим, что, выбирая из двух зол, Чемберлен и Даладье решили: лучше, уж, новый крах Германии, чем новая мировая бойня. Такое объяснение, кстати, вполне стыкуется и с кулуарной реакцией этих политиков на Мюнхенский договор. Крах германской экономики, хотя и нежелательный, крах, который Чемберлен прогнозировал на весну будущего года, привёл бы к политическому краху нацизма и, таким образом, к очередному одолению Германии. Без войны. В итоге: Англия и Франция сохранят свои позиции в мире, а немцы вместо «Хайль Гитлер» снова начнут говорить: «Доброе утро». Вполне допускаю, что какая-то часть не всё знавших политических обозревателей и, тем более, обывателей, так думать могла. Но что именно на это надеялись в правительствах и парламентах – разрешите не поверить.
Ещё до Мюнхенской конференции Наркоминдел СССР Максим Литвинов заявил: «Германия не столько озабочена судьбой судетских немцев, сколько стремится ликвидировать Чехословакию в целом». (12). Даладье и Чемберлен были никак не глупее Литвинова. Это – во-первых. Во-вторых: в сентябре 1938 года в германской экономике не брезжило ни малейших признаков надвигающейся катастрофы. В третьих: к этому времени подавляющее большинство немцев уже настолько отравилось национал-расизмом, что на фюрера своего и его идеи в буквальном смысле молилось. (13).
Так что как не изворачивайся, а на Мюнхенскую мирную конференцию слетались не «херувимы». А когда факт этот стал уже для всех очевидным, советская мифология без труда слепила ангельский лик единственному из оставшихся претендентов...
Советский Союз, имевший с Чехословакией договор о взаимопомощи, предлагал свою поддержку «до самого последнего момента». (12). Но Прага от помощи отказалась.
Опять вопрос: «Почему?»
Коммунистические идеологи отвечают: «Чехословацкое правительство испугалось пролетарского движения масс». Коммунистические идеологи правы. Испугались в Праге коммунистической диктатуры. А вы бы не испугались? Ведь чтобы защитить Судеты, необходимо было пустить части и соединения РККА на ВСЮ территорию Чехословакии. Причём вопрос о количестве этих соединений и, главное, о сроке их пребывания в стране решался бы уже не в Праге, а в Москве. А теперь поставьте себя на место чехов и ответьте на вопрос: «Чей каблук Вам больше по душе: гитлеровский или сталинский?» При этом не забудьте о двух важных обстоятельствах: во-первых: Гитлеру отдавалась лишь часть страны; во-вторых: Англия и Франция брали на себя обязательства БЫТЬ ГАРАНТАМИ новых чехословацких границ. (11.т.17.с.172).
От советской военной помощи в августе 1939-го откажутся и поляки. Из тех же соображений. Это – факт известный. Но есть и другой, менее известный факт: в июне того же 39-го от подобной же АНГЛО-ФРАНЦУЗСКОЙ «помощи» откажется и Бельгия. По той же самой причине. (6.т.1.с.37). И, как ни стараются мифологи, а выпирают из-под ангельских одежд гнусные перепончатые крылья.
Но была в том – реальном времени – и ещё одна причина не верить мифу о политическом миролюбии и англо-французском херувимстве. Причина более значительная, хотя и более сокрытая.
Германская экономика держалась не только и не столько на «трудовых армиях» Роберта Лея и принудительном труде немецких юношей. Её питали иностранные инвестиции и привозное сырьё. (11.т.6.с.374). К 1937 году в Германии было построено около 300 крупных военно-промышленных предприятий. В дополнение к уже работавшим, и работавшим не на рыночный прилавок. Финансирование германского вооружения в весьма ощутимой степени осуществлялось за счёт международных, в том числе английских и французских финансовых и товарных кредитов. (13). В Германию вкладывали свои деньги не только Англия и Франция. Туда шли эшелоны с рудой из Швеции, туда шли технологии из США, туда перекачивалась нефть из Румынии...
Давайте представим себе не очень обычную, но, всё же, бытовую ситуацию. Ваш сосед – человек небогатый, но трудолюбивый и дисциплинированный – занял у Вас деньги, чтобы открыть своё предприятие. При этом Вам хорошо известно, что он амбициозен, считает себя лучше всех на свете и не испытывает любви не только к Вашему конкуренту, но и к Вам тоже. Однако: любовь – любовью, а дело – делом. И деньги Вы ему одолжили. Одолжили без особой опаски, чувствуя за собой силовое превосходство в виде ружьишка. Так что, в случае не возврата долга в срок...
Конечно, Ваш гипотетический сосед мог бы потратить кредит на выращивание хлеба. Потом этот хлеб продать, а из полученной прибыли не только вернуть долг и проценты, но и себя вознаградить за труд и усердие. Но он поступил иначе. Он оснастил свою мастерскую оборудованием и соорудил пулемёт. А, соорудив, обеспечил для себя выбор как минимум из трёх вариантов.
1. Не пустить Вас с Вашими претензиями к себе в дом;
2. Ограбить Вашего конкурента и, таким образом, погасить кредит;
3. Избавиться от самого кредитора. То есть – от Вас.
Вот что бы Вы делали, видя, как длительное время сосед мастерит оружие и не зная, в кого оно потом будет нацелено? Ждали бы финала и рассказывали всем о своем миролюбии? Или отгораживались от этого соседа глухим забором и объединялись бы с другими соседями в надежде, что, испугавшись такого объединения, тот пойдёт грабить конкурента? А не лучше ли, используя своё ещё не утраченное превосходство, проявить твёрдость и потребовать вместо оружия собирать в мастерской плуги?
Ситуация, конечно, выдуманная, к высокой политике отношения как будто не имеющая. Но – повторюсь – политика от быта отличается только масштабностью. И более ничем. Несмотря на выспренные доводы самих политиков.
К середине 1938 года на организацию и вооружение вермахта Германия уже истратила никак не меньше 70 миллиардов марок, то есть «пулемёт» себе уже почти соорудила. (13). На что же тогда надеялись Чемберлен и Даладье: что, получив Судеты, Гитлер перестанет выпускать танки и начнёт производство сеялок?
Нет, они надеялись не на это.
И, доподлинно зная экономическую подкладку политики, понимали прекрасно: никакого германского экономического краха не будет, и выбора у Гитлера уже нет. Ему остаётся только одно: воевать. Вот только когда и с кем?
Это был не гамлетовский вопрос. По мнению французских военных Линия Мажино представляла собой несокрушимую преграду для тогдашнего вермахта. А Ла-Манш был для него просто недосягаем. Так что рассчитываться со своими кредиторами Германия будет вынуждена, лишь сокрушая французских и английских конкурентов. В том числе и, в конце концов, главного общего конкурента – Советский Союз.
Конечно, и в этой версии можно найти сомнительные места. Можно, например, вспомнить об англо-французских обязательствах перед другими странами. Политические обязательства – тема отдельная, и разговор о ней впереди. А пока лишь отметим: подписанный и скреплённый сургучными печатями договор остаётся только бумагой. Пусть даже и гербовой. А вот реальной военной помощи к середине 1938 года уже ни Лондон, ни Париж никому оказать не могли.
И – главное – НЕ СОБИРАЛИСЬ.
В Берлине это понимали совершенно отчётливо. Не менее отчётливо понимали это и в Москве.
Германии отдали не Судеты; такой вывод сделали не только Бенеш и Крофта. В Мюнхене красно-коричневой волне позволили покатиться к советским берегам. Так 30 сентября 1938 года политики начали Вторую Мировую войну. А чтобы сохранить ангельское выражение лиц, «миротворцы» позволили венграм и полякам тоже вкусить от «судетского пирога» (11.т.17.с.172) и выступили «гарантами» новых чехословацких границ. В Мюнхене Чемберлен и Даладье обманывали Гитлера и Сталина, Гитлер обманывал Чемберлена и Даладье, а обманутыми оказались миллионы людей на всей Земле. Все, кто верил и продолжает верить в политических «херувимов».
В Мюнхене не Судеты обменивали на мир. В Мюнхене торговали войну нацизма с коммунизмом. И сторговали. Поэтому Чемберлен обозвал Гитлера «щенком», Даладье – своих соотечественников – «идиотами», а Гитлер – того и другого – «червяками».
Не о мире они беспокоились в Мюнхене, не о народах. Ни Чемберлен, ни Даладье ничего нового не изобретали. Они поступили так, как поступали раньше и поступают ныне политики всех мастей: своё благополучие пытались обустроить за счёт благополучия других. Политическая же мифология ставила соответствующие маяки, и в их свете всё происходящее принималось народами за политическую мудрость и отеческую заботу. За что потом эти же народы расплачивались, расплачиваются, и будут расплачиваться, пока не поймут: безнравственность – не пустой звук. Особенно на государственном уровне.
О секретном протоколе к Московскому договору 1939 года и о его содержании знают теперь все. Но я не удивлюсь, если вдруг станет известно о существовании подобного довеска к Мюнхенскому договору 1938 года. Нет, не удивлюсь. Не удивлюсь и тому, если вдруг окажется, что таких «довесков» было два, причём об одном из них кроме Гитлера и Чемберлена, не знал больше вообще никто. В том числе Муссолини и Даладье. Причины для такого неудивления – есть.
Мюнхенский договор имеет много эпитетов. Но как бы его не называли – это, прежде всего, яркий пример комбинации обмана. Цену открытой лжи политиков народы узнали уже через полгода. Цену сокрытой правды невозможно определить и поныне. И ясно только одно: по этому преступному счёту платили жизнями не только современники.
6.
Надеюсь, что внимательный читатель уже давно заметил ошибку в сроке начала Второй Мировой войны. Только ошибка ли это?
Мой земляк, Владимир Богданович Резун, более известный, как Виктор Суворов, предложил свою версию о причинах и начале Второй Мировой войны. Его трилогия на многое открывает глаза. Но согласиться с тем, что шлюзы Второй Мировой были открыты Сталиным 19 августа 1939 года, и что случилось это в Москве – согласиться с этой версией я никак не могу.
В пятницу, 1 сентября 1939 года Германия начала боевые действия против Польши. Но только 3-го сентября, после того, как сначала Англия, а потом Франция вступились за Польшу, германо-польский конфликт стал сползать ещё не к мировой, но уже к общеевропейской войне. 5 сентября к 57-ми германским дивизиям добавилась ещё одна – словацкая. 17-го рухнули восточные границы Польши от рёва мотомеханизированных бригад миролюбивого Советского Союза.
Боевые действия означают не начало войны, а уже её продолжение. Война начинается с других действий – мобилизационных. Так считают многие военные. Например, опытный царский и советский штабист Б.М. Шапошников в 1929 году в своей книге «Мозг армии» прямо так и утверждал: «Мобилизация – есть война». Аргументируя утверждение тем, что мобилизация отвлекает население страны от мирного труда, подрывает экономику, перестраивает людскую психологию и делает процесс подготовки к вооруженной борьбе ускоренным и необратимым.
Позволю себе возразить Борису Михайловичу. А заодно и Владимиру Богдановичу. Дважды.
Во-первых: не всякая военная мобилизация означает неизбежность начала боевых действий. Это мы уже видели на примере германо-чешского конфликта. Во-вторых: война начинается ДО любой военной мобилизации. Как официально объявленной, так и скрытой.
Потому что война никогда не заканчивалась и не прерывалась. Потому что суть внешней политики ЛЮБОГО ГОСУДАРСТВА И ВО ВСЕ ВРЕМЕНА заключалась и заключается только в одном: в стремлении решать проблемы собственной страны за счёт стран других. И если задачу эту не позволяет эффективно решить экспансия религиозная, идеологическая, экономическая, или какая-либо иная, в ход идут другие аргументы: от копий и луков – до танков и баллистических ракет.
ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ «МИРНЫЕ ПЕРИОДЫ» – ЭТО ВОЙНА БЕЗ НЕПОСРЕДСТВЕННОГО УЧАСТИЯ В НЕЙ ВООРУЖЁННЫХ СИЛ.
У авиаторов есть хмурая присказка: «Всякий полёт начинается со взлёта, но не всякий заканчивается посадкой». Принимая решение на ведение боевых действий, руководство любого государства, понятно, рассчитывает на победу. Расчёты эти строятся на разных комбинациях. Одни надеются на неготовность противника, другие – на собственную военную мощь, третьи – на помощь союзников, четвертые... Словом, комбинаций – множество. И поэтому не только сильный нападает на слабого; случается и наоборот. И побеждает. Как в начале ХХ века маленькая Япония победила большую Россию.
И думают неустанно политические и военные стратеги – на что сделать ставку, на какую комбинацию? Весь «мирный период» думают. А, додумавшись, принимают решение: «Пора». Вот с этого самого момента и начинаются необратимые процессы. Не со стрельбы. Не с мобилизации. И даже не с разработки конкретных оперативных планов.
С решения.
Любая градация, конечно, всегда условна. Начало войны можно отсчитывать и с первого выстрела, и с первой жертвы, и с первой, отлитой на заводе, пули. Но если война – всего лишь один из инструментов политики, одно из её средств, то и начинается она с принятия политического решения.
«У меня всегда жила мысль дать бой», – говорил Гитлер. (13). Но он не пытался «давать бой» ни в 1933-м, когда стал канцлером, ни в 1934-м, когда сделался диктатором, ни даже в 1936-м, когда его власть над Германией стала уже абсолютной. Первые документы на проведение возможных операций появились в сейфах германского генштаба только в июне 1937 года. (1.с.68). Но и это не было ещё началом войны. Военные планы в любом государстве разрабатываются и корректируются постоянно. Задача армии – защищать страну, и на постановку этой задачи никаких специальных решений не требуется. Решения требуются в другом случае – для подготовки агрессии. И вслед за подобным решением начинаются процессы, помешать которым в состоянии только природные катаклизмы или коренные изменения властных государственных структур.
Скажете: а в чём, собственно, разница? Разницы – по большому счету – никакой. И я не трогал бы сроков, если бы дело было в сроках, если бы это впрямую не касалось столбового мифа засекреченной науки. Но мифология и тут использует виртуозный и испытанный приём: одним маскирует другое.
День 1 сентября 1939 года ассоциируется у всех лишь с воем немецких бомб и призывами Гитлера растоптать Польшу.
Под датой 23 августа разумеются уже двое негодяев.
Что до 19 августа 1939 года, то в этот день проходило некое таинственное заседание Политбюро ЦК ВКП(б), посвящённое, якобы, вопросу о войне. На кого намекает этот срок – как Вы думаете? Намекая так же ещё и на то, что остальная братва – ни при чём. Ещё как при чём.
Да, не исключено, что именно в этот день и Сталин тоже решил: «Пора». Но война уже шла и, хотя ещё молчали танковые двигатели и ночные города блистали огнями реклам, Гитлер уже воевал, и Сталин (и не только Сталин), не просто догадывался об этом, он знал это совершенно точно. Необратимые процессы, после которых неизбежна мобилизация и начало боевых действий, в Германии уже давно шли. Правда, ни Гитлер, ни кто-нибудь другой ещё не знали, КАКУЮ они затеяли войну. Но она началась и, максимум во второй половине сентября тридцать девятого, независимо уже от сталинских и не только сталинских решений, Польше предстояло испытать силу германского удара.
Гитлер начал свою войну в 1938 году. Начал, как только достиг экономическо-индустриальной мощи Германии и подобрал профессионалов – политиков и военных – для реализации своей внешнеполитической идеи: отрывать от мира страну за страной. Абсолютно то же самое будет потом происходить и в Советском Союзе. В точности и деталях. И также – без излишнего шума, но... в 1939-1940 годах. Хотя по количеству и качеству вооружений уже в 38-ом Красная Армия была вне всякой конкуренции, однако, кадры...
Хочется, конечно, товарищу Сталину мировой революции, но как это сделать? В армии – чистка, поиск способной молодёжи, создание новых училищ и Академий, масштабно всё и страшно. А результата нет. Нарком обороны, «первый маршал» Ворошилов твёрдой рукой утверждает приговоры трибуналов, а вот какой должна быть война за «освобождение» мирового пролетариата – сказать не может. Тимошенко настаивает на одном, Кулик – на другом, Шапошников – имеет свою точку зрения. Остальные – точек зрения вообще не имеют; научены опытом Тухачевского, Уборевича, Корка, Сердича и многих, многих... И потому, несмотря на грандиозное превосходство в технике, воевать Красная Армия не готова.
НЕ ЗНАЕТ: КАК?
И потому великий учитель и стратег товарищ Сталин то отдаёт предпочтение тяжёлым бомбардировщикам, то – зенитным орудиям, то многобашенным танкам прорыва, а то – управляемым фугасам и магнитным минам, то винтовкам, то – автоматам, то механизированным корпусам, то – УРам...
А вермахт воевать готов. И танков у Гитлера мало, и лёгкие, т.е. моторизованные дивизии ещё только формируются, и парашютистов почти совсем нет, и пехотных-то дивизий – всего 39... И всё-таки – уже готов. На ключевых постах в нём те, кто создал и молится на стратегию и тактику блицкрига: Гальдер, Рейнгард, Гудериан, Удет, Манштейн, Йодль... И сам фюрер.
7.
Вернёмся, однако, к теме этой главы – к засекреченной науке уже новейшей истории.
Молодая украинская мифология ведёт себя как расторопная стряпуха: весело и задиристо. Блины, правда, получаются непропечённые, с качеством третьеразрядной столовки, но подают их по всем правилам – на расписных подносах официальных СМИ – так что дело своё они добре делают. Сковородка в кухне одна – старая, хотя и отчищенная – и называется она: «Независимость». Рассказывать о самой кухне нет не только желания, но и смысла; всё в ней, как и везде, разве что грязи чуть больше. Но чтобы не путать независимость с шапкозакидательством, свободу со вседозволенностью, а Конституцию – с расхожей книжонкой, надо вкусить и с этой кухни. Хотя бы пару блинчиков.
Например, о советском геноциде и голодоморе. Меня лично потрясают не факты гибели сотен тысяч обворованных, втоптанных в грязь, искалеченных и просто истреблённых людей. Потрясает бухгалтерская плановость уничтожения народов «отцом народов» и его заплечных дел теоретиками всеобщего счастья. Это – не миф. Миф выползает как джин из бутылки в тот момент, когда, говоря о геноциде украинцев или, скажем, татар, умышленно молчат об истреблении русских. Таком же плановом, в не меньшем масштабе и в то же время. Миф наливается разрушительной силой, когда преступления властей подают как преступление народа. Именно этот приём – подмена одного другим – и есть козырный приём засекреченной науки. Грязный приём, трусливый и омерзительный.
Сладко-паточный «блин» о самобытной исключительности украинской культуры и исторической миссии украинского народа вообще расползается сразу, от зефирного дуновения исследований украинских же историков. Серьёзных, разумеется, историков, а не заказных однодневок. Этот миф не менее отвратителен, потому что низводит культуру народа до уровня чумацких песен и вышитых рушников. Но есть в нём и ещё одна, не такая безобидная, хотя и менее заметная грань: самовосторженность. Слова национального Гимна «Згинуть наші вороненькі»– не просто дурной вкус. И приветствие: «Слава Украине!» нехорошо напоминает другое приветствие. Да, развитие украинского (а по сути русского) этноса, его культура и роль в Истории уникальны, с этим никто и не спорит. Но нельзя, недопустимо подменять уникальность ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТЬЮ. Такая подмена беременна «белокурой бестией». И драчовым культурологам надо бы спать и видеть, чем кончилась такая беременность не только для евреев, славян или англосаксов, но и для самих «бестий».
8.
Политическая мифология плодовита; она рождает и пестует разных детей. И гуляют по белу свету мифы о политиках «лживых» и политиках «честных», о «народных партиях» и «врагах народа», о «доброй» Англии и «злом» СССР...
Обманывать, ведь, можно по-разному.
Можно, например, открыто говорить неправду. Такая ложь даёт немедленный и эффективный результат. Но и обманщик немедленно становится заложником своего обмана. Чтобы не быть уличённым, он вынужден лгать снова и снова. У прямой лжи большой изъян: она требует постоянного воспроизводства.
А можно обманывать и не так. Можно просто не говорить правду. Или говорить не всю правду. Внешне это, конечно, выглядит не так блестяще – ложь по умолчанию – но коварства в такой лжи хватает иногда на столетия. Псевдоправда не просто страшна – она заразна. Её бациллы способны отравить целые поколения.
Я принадлежу к поколению послевоенному. К тем, кто с детства своего сохранил воспоминания о полусожжённых, неотстроенных ещё промышленных зданиях и неубранных скелетах германских самолетов. К тем, кто в шестидесятом слушал подкупающую по простоте хрущёвскую ложь: «До коммунизма осталось ровно двадцать лет». К тем, кто в шестьдесят втором – из-за лжи по умолчанию – едва не сгорел в готовой вот-вот начаться ядерной войне.
О существовании засекреченной науки стоит помнить всегда. Чтобы, ориентируя своё поведение по жизненному фарватеру, всматриваться не только в заманчивый свет расставленных маяков, но и в неприметные буруны. Потому что именно они – сомнительные и непонятные – предупреждают о драконовых зубах смертельно опасных рифов.