Вы здесь

[96] Когда царица после осмотра и разговора с ранеными покинула палату...

Когда царица после осмотра и разговора с ранеными покинула палату, в которой лежали Друме и Младен, Друме сказал приятелю:

 – Знаешь, Младен, у меня сейчас такое чувство, будто коронованный Ангел спустился в нашу палату и изгнал Ангела смерти.

 Завершая обход госпиталя, Элеонора выглядела бледной, но по-прежнему спокойной и приветливой. Усилием воли она подавила в себе чувства жалости, которые пытались вырваться из её сердца. С выражением лица, восхитивших окружавших её людей сочетанием твёрдости и непринуждённой изысканности, царица сказала главному врачу:

 – Всеволод Михайлович, я удовлетворена тем, что увидела у вас... Прошу подготовить мне список того, что, на ваш взгляд, я могла бы сделать для вашего госпиталя...

 Главный врач начал её благодарить за оказанное высочайшее внимание и сказал, что в настоящее время госпиталь располагает всем необходимым, но он постарается составить предложения на перспективу. Затем с подобающей случаю учтивостью он высказал ей просьбу, о которой ему накануне напомнила Катя:

 – Ваше величество, вы могли бы согласиться сфотографироваться со всеми сотрудниками нашего госпиталя?

 И замер в ожидании.

 Элеонора видела, что сопровождающие её репортёры, приглашённые местными начальниками, уже неоднократно щёлкали своими «лейками», поэтому охотно согласилась сфотографироваться на фоне здания, в котором разместился госпиталь.

 – Всеволод Михайлович, – сказала она, – мы это сделаем непременно. Но мне хотелось бы поговорить с моей давней знакомой — графиней Игнатьевой... Где мы могли бы с ней уединиться? ...

 – Ваше величество, прошу вас, располагайте для этого моим кабинетом! – с угодливостью, на которую он только был способен, сказал доктор Тилинский.

 Взяв стоявшую рядом с ней Катю под руку, Элеонора направилась в кабинет главного врача. Все присутствующие при этом провожали их взглядами, в которых читался неподдельный интерес. Царица попросила Анну Гешеву-Хаканову позаботиться о зелёном чае для них с графиней и, обернувшись к Кате, спросила:

 – Дорогая графиня, скажите, как чувствует себя Екатерина Леонидовна?

 – Спасибо, ваше величество! – благодарно улыбнулась Катя. – Слава Богу, хорошо, – проговорила она. И, не дав затянуться паузе, добавила:

 – По пути в Болгарию наш поезд сделал остановку в Киеве, где маменька вместе с моей сестрой Марией встречала меня. Она была в добром здравии...

 – Будете ей писать, передайте от меня привет и самые искренние чувства уважения, – эти слова царица сопровождала доброй улыбкой и светящейся нежностью в глазах. – В нашей стране её очень уважают за всё, что она сделала для Болгарии, а Николая Павловича здесь почитают так же, как и Царя-Освободителя...

 Не ожидавшая услышать от её величества эти искренние и проникнутые таким глубоким уважением к своим родителям слова, Катя в первый момент даже засмущалась. Но, быстро овладев собой, сказала:

 – Примите, ваше величество, мою особую признательность за ваши добрые чувства... Я непременно напишу об этом маменьке... Ей будет очень приятно...

 На лице Кати появилось выражение, которое тронуло в сердце Элеоноры какие-то струны, которые обычно будили в ней любимые музыкальные произведения.

 В сопровождении фрейлины в кабинет внесли приготовленный чай. Когда они вновь остались вдвоём, Элеонора спросила:

 – Ваше сиятельство, а вы могли бы сказать, как сейчас чувствует себя великая княгиня Елизавета Фёдоровна?...

 – Насколько я знаю, она нашла некоторое успокоение от своего тяжкого горя в заботах о созданной ею Марфо-Мариинской обители в Москве.

 – Минувшим летом, – сказала царица, – её высочество Мария Павловна отдыхала у нас в резиденции Эвксиновград в Варне. Мы с ней много разговаривали о Елизавете Фёдоровне.

 Элеонора словно наяву увидела образ великой княгини на балу, когда она вместе с супругом, следуя в царской свите, входила в Зимний дворец, где проводился бал в канун русско-японской войны. Невозможно было оторвать глаз от этой гармоничной пары, как будто созданной самой природой, чтобы они были вместе. Её стройная фигура, похожая на скульптуру Венеры, которую Элеонора видела в Эрмитаже, подчёркивалась белым изысканным нарядом. На её мраморной шее сверкали ожерелья из александрита. Об этом редком камне, меняющем свет в зависимости от освещённости: от тёмно-синего и изумрудного до пурпурного, Элеонора узнала от Марии Павловны. Он добывался в ту пору только на Урале, а назван был в честь Александра II по случаю его совершеннолетия. Его ещё называли императорским, поскольку Александр II всегда носил перстень с таким камнем. Под стать Елизавете Фёдоровне был и супруг — рослый красавец с аккуратной бородкой в белой парадной форме, украшенной орденами, эполетами и аксельбантами.

 – Я уверена: то, что она делает после варварского убийства великого князя Сергея Александровича, это настоящий духовный подвиг, – задумчиво произнесла царица.

 – Без сомнения, ваше величество, – убеждённо подтвердила Катя.

 Она ещё что-то хотела сказать, но Элеонора, взволнованная охватившими её воспоминаниями, не заметила этого и продолжила:

 – Мария Павловна мне рассказывала, что великая княгиня с детства проявляла качества милосердия. Её в семье называли не иначе, как Элла... А вы знаете, Екатерина Николаевна, откуда происходит это имя? – поинтересовалась она. По молнии, блеснувшей в её глазах, Катя поняла, сколько добрых душевных сил скрывается под её строгой внешностью.

 – Нет, ваше величество, – ответила Катя, с любопытством глядя на царицу.

 – Оно происходит от греческого слова «элеос», что переводится как сострадание или милосердие.

 Катя заметила по выражению глаз Элеоноры, что ей было приятно говорить об этом, понимая, что графиня непременно увяжет её пояснение с именем самой царицы, которая продолжила:

 – Её назвали в честь святой Елизаветы Тюрингской — родоначальницы их рода Гессенских герцогов, прославившейся делами милосердия... Добрые дела Елизаветы Фёдоровны тоже сохранятся в памяти русского народа, который с полным правом может назвать её «Ангелом милосердия»...

 Элеонора произнесла эти слова с твёрдой убеждённостью. Видя, с каким вниманием слушает её Катя, взяла её руку и, легко пожав, сказала:

 – Я хочу выразить и вам, Екатерина Николаевна, мою глубокую благодарность за то, что, подобно вашим родителям, вы — с нашим многострадальным народом в трудное для него время... В этом проявилось милосердие вашей души, которое я более всего ценю в людях.

 Она произнесла эти слова настолько просто и естественно, что для Кати они прозвучали как аккорды любимых неаполитанских песен, которые она слышала во время своего пребывания в Италии. Смущённо опустив глаза, Катя тихо произнесла:

 – Я воспринимаю свою работу в Болгарии как свой долг, – и, чтобы её слова не показались патетическими, посмотрев Элеоноре в глаза, добавила: – Помните, ваше величество, в Харбине вы мне показали вырезку из газеты о баронессе Вревской?... Я всегда считала её примером для подражания. Своим милосердием она помогала другим людям не только выздороветь от ран и болезней, но и быть благороднее душой...

 Царица прочла на её открытом челе глубокий ум, а во взгляде – доброту и несокрушимую силу воли. «До чего же схожи мы с этой славной женщиной своими характерами», – подумала она. А вслух проговорила:

 – Для меня баронесса Юлия Вревская — святая. Вы знаете, ваше сиятельство, в благодарность за её саможертвенную любовь к нашему народу ей установили в городе Бяла очень трогательный памятник. Я была там и возложила к нему венок незабудок.

 Под влиянием спокойного обаяния Кати и того искреннего интереса, с которым она слушала, царица разоткровенничалась. Как задушевной подруге она рассказала, что в год своего воцарения посетила место гибели графа Марка Александровича Оспени, о котором Катя узнала ещё во время их прежней встречи. У каждой женщины, даже если это вельможная дама или, как в данном случае, — царица, бывают минуты, когда хочется с кем-то поделиться самым сокровенным, что камнем лежит на сердце. Она не стала скрывать, что поездку туда предприняла инкогнито.

 – Мой адъютант представил меня священнику плевенских селений Телиш и Горный Дубняк как немецкую принцессу фон Шлейц, двоюродную сестру князя Альберта фон Альтенбурга. Его полк сражался в этих местах во время русско-турецкой войны.

 Имя адъютанта она не назвала. В её глазах он до удивления был похож на графа Оспени.

 Она сделала паузу. Заметив, с каким напряжённым вниманием слушает Катя, отпила глоток чая и продолжила:

 – Священник сопроводил нас до места боёв и рассказал о деталях сражения там русских гусар. Когда священник окончил свой рассказ, я мысленно помолилась за упокой погибших и раненых русских воинов. Прощаясь со священником, я передала ему сумму денег и попросила поминать князя Альтенбурга и его адъютанта графа Марка Александровича Оспени на литургии и служить по ним панихиду в течение года...

 Закончив свой рассказ, её величество легким касанием платка вытерла выступившие у неё слёзы. Катя, сознавая, что сейчас лучше помолчать, низко опустила голову. Под впечатлением услышанного она вспомнила своего младшего брата и его трагическую гибель.

 – Я вас очень хорошо понимаю, ваше величество, – грустно произнесла Катя. – Помните, в Харбине я вам говорила о моём брате Владимире, который тогда служил на флоте офицером...

 – Да-да, я помню... А как сложилась его судьба?

 – Уже находясь во Владивостоке, я узнала, что он участвовал в морском сражении с японцами и геройски погиб. Та же участь постигла и двух моих двоюродных братьев, тоже морских офицеров...

 – Я выражаю вам искреннее соболезнование, дорогая графиня, – участливо сказала Элеонора. Подумав, спросила:

 – Скажите, чем могла бы я вам быть полезной здесь, в Болгарии. Мне хотелось бы что-нибудь сделать для вас приятное...

 Катя смутилась от этого неожиданного предложения, которое её взволновало. Слегка дрогнувшим голосом она сказала:

 – Благодарю вас, ваше величество. Меня это очень тронуло...

 Катя немного помолчала. Элеоноре в этот момент показалось, что её что-то сдерживает. Затем, решившись, Катя проговорила:

 – Знаете, ваше величество, я обещала маменьке обязательно посетить храм Рождества Христова на Шипке и преподнести в дар икону, привезённую мною из церкви в нашем селе Круподеринцы, а по пути заехать в село Граф Игнатьево с тем, чтобы подарить местной церкви два бронзовых подсвечника, которые я заказала мастерам из города Самокова.

 Катя сделала паузу, словно решалась — сказать или не сказать. Затем добавила:

 – Недавно к нам в госпиталь доставили раненого. Оказалось, что он из села Граф Игнатьево. Когда война закончится, я хотела бы съездить туда и была бы вам бесконечно благодарна за помощь транспортом...

 – Конечно, конечно, Екатерина Николаевна. Это самое лёгкое, что я могла бы сделать для вас... Я поручу кмету города Пловдива обеспечить вас транспортом по первой вашей просьбе...

 Она улыбнулась и сказала:

 – И ещё, дорогая графиня, я приготовила вам небольшой презент. Скажите, где вы здесь живёте, чтобы мой адъютант мог отвезти туда коробку, в которой вы найдёте различные болгарские деликатесы, соки, банки с соленьями и маринадом, чаи из горных лекарственных трав. Болгары называют такие травы «билки». Кроме того, я хотела бы передать связанные мною лично шерстяные изделия, которые вам пригодятся зимой... Советую вам, Екатерина Николаевна, по вечерам пить билков чай. Он действует успокаивающе.

 Царице было приятно наблюдать за реакцией Кати, не ожидавшей такого милого жеста с её стороны. Это растрогало Элеонору. Она, чтобы убедить Катю в том, что в этом царственном жесте нет ничего особенного и показного, пояснила:

 – Я организовала для наших сановных дам специальные курсы с целью научить их вязать различные шерстяные вещи. Я этому научилась, будучи девочкой... И мы направляем готовые изделия нашим бойцам на фронт... А у вас ведь здесь свой фронт..., не правда ли?

 – Да, ваше величество. Врачи, сёстры милосердия и санитары работают по восемнадцать – двадцать часов. Особенно тяжело стало, когда вспыхнула эпидемия холеры... Но, слава Богу! Пока справляемся...

 – Вроде бы у турок дела плохи... И, может быть, они скоро запросят мира, – в голосе Элеоноры прозвучала надежда, которую Кате захотелось поддержать.

 – Дай-то Бог! – сказала она. – Это спасло бы столько жизней!

 – Мне, дорогая графиня, хотелось бы ещё пообщаться с вами, – с деликатной улыбкой сказала царица. – Но необходимо посетить мою больницу, которая работает здесь же, в Пловдиве. А завтра я выезжаю в полевые госпитали.

 – Я, ваше величество, очень благодарна вам за оказанное мне внимание и за ваши подарки... Позвольте пожелать вам всего самого-самого доброго!...

 Элеонора встала и дружески обняла Катю. Она пожелала ей беречь себя и ещё раз попросила передать привет Екатерине Леонидовне. Когда они вышли, весь коллектив русского санитарного отряда уже поджидал их у входа в здание школы для фотографирования. На следующий день местные газеты поместили снимок, на котором в центре была царица Элеонора. Слева от неё стояла графиня Игнатьева, справа — фрейлина царицы и супруга кмета города Пловдива.