Вы здесь

[49] Каждое утро Катя появлялась в больнице, где её всегда с благодарной улыбкой встречали пациенты...

Каждое утро Катя появлялась в больнице, где её всегда с благодарной улыбкой встречали пациенты. Эти улыбки и светящиеся глаза пожилых и молодых людей: мужчин, женщин и детей – были для неё, словно освежающее дуновение ветра после утомительного летнего зноя.

 При входе на второй этаж, где размещались палаты, она на несколько секунд останавливалась перед изваянием Спасителя, осеняла себя крестным знамением и мысленно обращалась к нему с просьбой: «Господи, помоги! Спаси и сохрани жизни наших больных!»

 Она верила, что Бог помогает ей сохранять светлые и чистые чувства к людям, которые пытаются преодолеть тяжёлые физические недуги, даёт ей силы справляться с нелёгким трудом по уходу за больными.

 И то, с какой надеждой в глазах они встречали её, какие слова, покидая больницу, находили для благодарности за её заботу, наполняло её сердце не только радостью, но и желанием впредь не жалеть сил и душевной энергии для людей, оказавшихся в беде.

 Катя часто вспоминала героиню своих детских грёз – Юлию Вревскую, думая, что она была бы довольна ею. Баронесса также служила в Свято-Троицкой общине. Во время русско-турецкой войны начальница общины Елизавета Алексеевна Кублицкая возглавила отряд сестёр милосердия, который по распоряжению Главного управления Российского Красного Креста (РОКК) направился в прифронтовую зону. В отряд входила и Юлия Вревская. От сознания принадлежности к той же общине Катя испытывала чувство гордости. Ей хотелось в своих поступках походить на легендарную баронессу.

 «Почему люди не поймут или забывают, что законы добра, любви и милосердия могут быть всеобщими, – задавала она себе вопрос. – Ведь это самые человеческие законы. И если их будут знать и соблюдать все люди, то на земле не будет ни войн, ни трагедий».

 Благодаря этому умозаключению Катей сразу овладело чувство успокоения. Она как будто нашла ответ на вопрос, который её давно мучил. Она испытала такое удовлетворение, словно сделала очень важное открытие. Размышляя дальше, Катя сказала себе: «Если для меня это стало очевидным, то почему же другие люди не приходят к этому выводу? Почему люди не чувствуют того, что чувствую я к другим людям? Ведь этому учит Евангелие. Об этом говорят священники в своих проповедях. Если миллионы людей думали бы так и поступали бы по законам добра, любви и милосердия, то переменилась бы вся их жизнь. Тогда бы жизнь людей приобрела другой смысл».

 Посвятив себя служению этому делу, Катя перестала интересоваться тем, чем живёт светское общество в Петербурге. Новости о том, кто на ком женился, кто из света за кем стал ухаживать, кто уехал на воды за границу, ей стали безразличны. Всё её время было занято заботами о больных. Она переживала, если длительное время кто-то из них не поднимался с больничной кровати или у кого-то, несмотря на принимаемые меры, держалась высокая температура.

 Проходили дни, месяцы, годы. Прошло несколько лет её службы в общине. Строгое воспитание, полученное в семье, позволяло ей вести очень скромный образ жизни. Её уже давно не волновали пережитые чувства к великому князю Михаилу. Она, зная свой характер, говорила себе: «Всё равно так, как я любила Мишуньку, полюбить никого другого никогда не смогу. А притворяться я не умею. Поэтому какие-то увлечения и притворство мне не нужны… Иначе это будет не ложь во спасение, а ложь, убивающая твоё сердце, твою душу».

 Катя относилась к числу людей, которых принято называть однолюбами. Она убедила себя в том, что самое лучшее для человека – это уметь жить в согласии с самим собой. Для этого нужно не завидовать успехам других, а научиться прощать тех, кто мог тебя чем-то обидеть, и не воспринимать свои неудачи как нечто непоправимое и окончательное.

 Встречаясь с родителями, Катя неизменно заводила разговор о своих заботах, рассказывала о больнице. Они видели её увлечённость, и это помогало им справляться с чувствами обиды за дочь, которые время от времени причиняли боль их душам. Катя догадывалась о переживаниях родителей за неё. Поэтому старалась своим поведением не давать им повода для беспокойства, находила темы в беседах, которые были бы интересны им и отвлекали от ничтожных разговоров о её замужестве.

 – Когда я впервые вошла в больницу, – делилась она своим впечатлением с ними, – то мне невольно вспомнился русский Николаевский госпиталь в Константинополе.

 – Очень интересно, – откликнулся Николай Павлович, – а почему?

 Графу было приятно упоминание о госпитале, сооружение которого во время его службы послом отняло у него много сил. Он добился от Порты разрешения на его строительство, привлёк пожертвования российских подданных и славянских комитетов на покупку участка земли, заручился финансовой помощью императора, что позволило открыть это медицинское учреждение, где лечились не только русские паломники в святые места, но и балканские славяне, греки, армяне, румыны, мусульмане турецкой столицы. Екатерина Леонидовна возглавила специальный дамский комитет, созданный при посольстве.

 – В нашей больнице, – сказала Катя, – лестницы каменные, перила никелированные, а чтобы не скапливалась пыль, углы везде закругленные.

 – И что же? Почему ты вспомнила про госпиталь? – спросила графиня.

 – Я вспомнила, как ты, маменька, сказала архитектору и строителям госпиталя, когда они хотели для удешевления построить деревянные лестницы, что Екатерина Великая требовала «строить на века». И построили каменные.

 Екатерина Леонидовна, отчётливо представив свои разговоры с мастерами во время строительства госпиталя, в ходе которых настаивала на том, чтобы палаты были просторные и не только мужские, но обязательно и женские, спросила:

 – А у вас в палатах сколько больных?

 – Не более трёх человек. Кроме того, у нас есть лаборатории для физических и химических исследований.

 – Вполне современно, – оценила графиня.

 – Знаете, чем дольше я работаю в больнице, тем больше убеждаюсь, что за больными должны ухаживать только люди, способные на сострадание, – с некоторой категоричностью, свойственной её характеру, заявила Катя.

 – Не могу не согласиться с тобой, – поддержал её Николай Павлович, чью черту характера как раз и унаследовала Катя. – Но я считаю, что такое качество необходимо и нашим политикам.

 – Вообще-то, – заметила Екатерина Леонидовна, – это качество необходимо всем. Потому что оно отличает человека от тварного мира… Ну, конечно, прежде всего им должны обладать те, кто работает в медицине и в странноприимных домах.

 – Я убеждён, – задумчиво произнёс граф, – сострадание и милосердие, как ты, жинка, правильно заметила, помогают человеку избавиться от животного в самом себе… От того зверского в нём, что на протяжении многих веков в результате войн накопилось в нём. Кстати говоря, в Римской империи это качество намеренно культивировали с помощью гладиаторских боёв.

 – И мне это приходило в голову, – подхватила мысль отца Катя, – когда я во время своего путешествия смотрела на развалины колизеев. Они были построены римлянами во всех завоёванных ими землях. В каждом из таких колизеев собирались многие тысячи зрителей и услаждали свои души истязаниями человеческой плоти.

 – Это делалось римскими властями на протяжении веков специально, чтобы приучить людей к кровопролитию, – развила тему разговора Екатерина Леонидовна.

 Она много раз думала об этом, когда вместе с мужем посещала различные провинции Османской империи, где было много таких развалин.

– Может быть, оттого без каких-либо угрызений совести и душевных состраданий европейцы – потомки тех, кто наслаждался такими кровопролитиями, проливали в Средние века и продолжают в наши дни проливать море крови других народов… Вспомните, как они завоёвывали Африку, Америку, Азию.

 – Это ты точно заметила, милая жинка, – поддержал её граф. – Я наблюдал в Китае, как действовали английские и французские войска, именно без состраданий, уничтожая города и селения, истребляя ни в чём не повинных стариков, женщин и детей… И как вы знаете, совсем недавно то же самое делали османы и банды башибузуков в Болгарии.

 Николай Павлович помолчал, словно вспоминая что-то. Графиня и Катя догадались, что он собирается с мыслями. Они внимательно смотрели на него, ожидая, когда его мысль приобретёт чёткую форму. И действительно, граф продолжил:

 – Вы помните, я посещал Афон, когда греки-фанариоты пытались плутовством прибрать к своим рукам русскую обитель Святого Пантелеимона?

 – Да, я хорошо помню, как ты негодовал на фанариотов, затеявших этот обман... Ты тогда ещё сумел добиться от государя и великого князя Михаила Николаевича выделения на Кавказе участка для монастыря, который нарекли Новый Афон...

 – Вот именно. Наблюдая за насельниками монастыря, ведя с ними продолжительные беседы, общаясь с архимандритом Антонином, я понял, что в нашей православной вере мы очень отличаемся от католиков и протестантов. Видимо, так получилось само собой, что они неосознанно унаследовали дух Рима с его кровожадностью и стремлением к роскоши. Отсюда и такое порождение католичества, как инквизиция и алчность римских пап. А византийское православие вобрало в себя многие элементы эллинистической культуры. В эллинистическом мире до римского завоевания не было гладиаторских боёв. Не было колизеев, а были театры и олимпийские игры. Ведь именно эта культура открыла миру закон красоты – аристон или, другими словами, гармонию... И мне кажется, что в сострадании, в милосердии, чему учит православная религия, находит выражение гармония человеческой души.

 – Действительно, сострадание могут проявлять только люди с чистым сердцем, – сказала Екатерина Леонидовна. – Вспомните, как гласит Евангелие: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».

 – «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут», – добавил Николай Павлович, хорошо знавший Святое Писание. – Поэтому русские люди проявляли сострадание к своим братьям по вере на Балканах, жертвуя свои жизни за их свободу. А к этому их призывала наша церковь...

 Внутренний голос подсказал ему новую мысль. И он добавил:

 – Конечно, само собой разумеется, что не всё так одномерно. И среди православных встречаются ироды. А среди католиков и протестантов много людей, которые не лишены чувства сострадания и милосердия. Но я говорю, если можно так выразиться, об общей исторической тенденции. Попробуйте, найдите в истории западных стран таких милосердных государей, каким был мой крёстный – Александр-Освободитель. И нет в истории западных государств подобных примеров всенародного сострадания и милосердия к угнетённым, которые проявил наш народ во время последней войны с турками.

 Эти беседы укрепляли Катю в убеждении, что она сделала правильный жизненный выбор, питали её сердце новой энергией сострадания.

 Когда всю Россию поразило известие о безвременной кончине императора, Катя долгое время не могла понять, как это могло случиться с человеком, имевшим богатырское здоровье. Она, будучи фрейлиной, много раз имела возможность наблюдать Александра III вблизи. Не раз слышала от её величества Марии Фёдоровны, как та благодарила Бога за то, что Он послал отменное здоровье её «любимому супругу». Некоторые врачи, правда, связывали его смерть с тяжёлым почечным заболеванием, которое стало следствием перенесённого удара во время известной железнодорожной катастрофы.

 Община, над которой попечительствовала супруга государя, особенно болезненно восприняла весть о кончине императора. Катя хотя и понимала, что её любовь стала жертвой воли Александра III, тем не менее, преодолела в себе обиду на него и теперь искренне молилась, чтобы «Бог упокоил его душу».