Вы здесь

[39] Простившись с Михаилом, Катя в состоянии полного безразличия к жизни пришла к себе в комнату...

Простившись с Михаилом, Катя в состоянии полного безразличия к жизни пришла к себе в комнату, машинально разделась и легла в кровать. Однако она долго не могла заснуть. Её мучила мысль, что теперь она нескоро увидит своего любимого Мишуньку. Будет с нетерпением ждать от него писем и надеяться на возможную встречу. Катя села на кровати, подобрала ноги, обняла свои колени, обтянутые ночной рубашкой, и напряжённо думала. Слёзы непроизвольно текли по её щекам. И чем дольше она думала, тем печальнее ей становилось от сознания, что уже никому не удастся изменить то положение, в котором они оказались с любимым. Но в этот момент какая-то слабая надежда вдруг шевельнулась у неё, что, может быть, всё ещё устроится и само собой развяжется этот узел и они снова окажутся вместе и будут наслаждаться любовью. Она ведь ранее мечтала о том, что они будут счастливы своей любовью. Она готова была посвятить всю себя любимому. Это составляло бы смысл её жизни. И было бы дороже всех благ на свете.

 Катя вспомнила, как Михаил рассказывал ей о любовной истории Царя-Освободителя и княгини Долгорукой. Великий князь признался Кате, что в отличие от всех членов царской семьи он с пониманием относился к чувствам императора к молодой и красивой женщине, с которой государь вопреки установленному порядку для августейших особ сочетался морганатическим браком. Миш-Миш был свидетелем первого появления Александра II с княгиней Юрьевской перед членами царской семьи в Зимнем дворце.

 В напряжённом ожидании императора, рассказывал Михаил, все собрались у обеденного стола, тихо переговариваясь друг с другом. Раздались троекратные удары жезла обер-церемониймейстера, который слегка дрогнувшим голосом произнёс:

 – Его величество и светлейшая княгиня Юрьевская!

 В наступившей тишине были слышны быстрые шаги императора, который вошёл под руку с молодой красавицей. С приветливой улыбкой государь кивнул своему брату, великому князю Михаилу Николаевичу — отцу Михаила, и обратил испытующий взор на наследника. Цесаревич молча выдержал этот взгляд. Мария Фёдоровна, стоявшая рядом с наследником, потупилась.

 – Я заметил, что моя маман, так же, как и остальные присутствующие великие княгини, старались не смотреть на княгиню Юрьевскую, которая, как будто ничего не замечая, милой улыбкой отвечала на поклоны, – продолжал рассказ Михаил.

 При этих словах он слегка покраснел, видимо, ему было стыдно за такую реакцию своей матери. Или он поймал себя на тайной мысли о пленительной красоте новой царской супруги.

 По словам Михаила, было заметно, что дамы обменялись между собой красноречивыми взглядами, когда княгиня Юрьевская села рядом с императором в кресло, которое ранее занимала почившая государыня. К окончанию обеда в сопровождении гувернантки в столовую вошли трое детей императора и княгини. Царь посадил себе на колени старшего из них и, широко улыбаясь, спросил:

 – А скажи-ка, Гога, как тебя зовут?...

 Мальчуган, нисколько не смущаясь, весело ответил:

 – Меня зовут князь Георгий Александрович Юрьевский!...

 – А не хотели бы вы, Георгий Александрович, стать великим князем? – снимая его с колен и целуя в головку, спросил император, с нежностью посмотрев на молодую супругу.

 Вдруг неожиданно для всех последовала реплика княгини Юрьевской:

 – Ах, Саша, ради Бога, оставь!...

 Михаил произнёс эту фразу с той интонацией, с которой, вероятно, она звучала и в устах княгини.

 – Потом маман мне призналась, что её особенно покоробило именно это обращение к государю «самозванки», как она выразилась. «Как можно, – возмущалась она, – забыть нормы этикета царского двора и при всех называть императора уменьшительным именем?!»

 – Ну, почему «самозванка»? – искренне недоумевала Катя. – Ведь у них были взаимные чувства!... И разве княгиня Юрьевская виновата в том, что её полюбил император?... Его искренняя и сильная любовь покорила её, и она просто не смогла справиться со страстью, охватившей её сердце.

 Михаил видел, что его рассказ глубоко взволновал Катю. Её глаза излучали лучистое сияние, на щеках выступил румянец. Он подумал: «А не вызвала ли эта история у неё ассоциацию с нашей любовью?» Но ему хотелось поделиться тем, что давно не оставляло его сознание. Поэтому он продолжил:

 – Мы возвращались из Зимнего дворца в Петергоф в одной карете с родителями. Не обращая внимания на наше присутствие, маман вдруг раздражённо заявила отцу по-французски: «Я ненавижу эту авантюристку и никогда не признаю её!... Как смеет она в присутствии царской семьи называть твоего брата Сашей?!» Отец тяжело вздохнул и, пытаясь сохранять спокойствие, ответил: «Но ты пойми, дорогая, она ведь замужем за императором.... А кто запретил жёнам называть законных мужей уменьшительным именем, даже в присутствии других людей?... Ты ведь не называешь меня ваше императорское высочество!...» Эта реплика отца вызвала слёзы матери и её бурную реакцию. Она резко ему возразила: «Разве можно делать такие глупые сравнения?!... Я не разбивала ничьей семьи и вышла за тебя замуж с согласия твоих и моих родителей!» Немного подумав, ни с того ни с сего добавила: «И не замышляю гибель империи!...» На этот раз не сдержал себя отец. Он с раздражением в голосе заявил, акцентируя каждое слово: «Я запрещаю повторять эти позорные сплетни!...» Потом они долго не разговаривали друг с другом, – с горькой иронией закончил Михаил.

 Но, заметив немой вопрос во взгляде Кати, решил продолжить:

 – Позже мы с Сандро, который, так же, как и я, с симпатией относится к княгине Юрьевской, попытались разобраться, что имела маман в виду, говоря про «гибель империи». Оказалось, что при нашем дворе кто-то специально распространял сплетни о том, что женитьба императора на княгине Долгорукой может вызвать его преждевременную смерть....

 – Но почему?... – изумилась Катя.

 – Будто бы двести лет назад какой-то старец предрёк непременную скорую смерть тому из Романовых, кто женится на представительнице рода Долгоруких. Мы с Сандро поняли, что такие злонамеренные фантазии скрывают зависть женской половины императорского двора к молодой и прелестной избраннице царя, покорившей его сердце.... А когда произошло убийство государя, то эти нелепые слухи получили новое дыхание...

 Катя, так же, как и её любимый, была на стороне княгини Юрьевской. У неё от этих воспоминаний затеплилась надежда на благоприятный исход их с Михаилом любовной истории. Катя понимала, что княгиня Юрьевская справлялась с испытаниями, которые выпали на её долю, только благодаря памяти о любимом человеке и желанию во что бы то ни стало обеспечить достойное будущее своим детям. Ей даже жаль было княгиню. «Осуждать любовь императора и княгини могли только бесчувственные и злые люди, – размышляла Катя. – Они сами никогда не испытывали мук и радости настоящей, а не придуманной любви, когда ради любимого человека ты готов отдать себя без остатка… Раз Мишунька не разделяет условностей, сложившихся в царской семье, – решила Катя, – возможно, он, оказавшись за границей, сумеет что-нибудь придумать, и мы вновь окажемся вместе. Ах, если бы ему всё-таки удалось найти какой-то выход, я тут же, не задумываясь, оставила бы всё и выехала к нему».

 С этого момента она стала с нетерпением, подобно Пенелопе, тоскующей по Одиссею, ждать писем от Михаила. Но проходили дни, недели, месяцы, а от него не было ни весточки.

 Катя уже не была, как прежде, открытой и доброжелательной со всеми. Перемену в её характере заметили все окружающие. Она сделалась замкнутой. Изменила к ней отношение и государыня. Уже не было той сердечности и доброжелательности, которые неизменно проявляла к ней императрица. Случайно Катя узнала, что царица была против того, чтобы император дал согласие на женитьбу великого князя Михаила и её фрейлины. Это известие заставило Катю задуматься: стоит ли ей дальше оставаться в свите её величества? Она об этом написала родителям. Вскоре пришло письмо от Екатерины Леонидовны. Каждая его строчка была проникнута нежным материнским чувством. Без слёз Катя не могла читать его. Письмо красноречиво свидетельствовало, что родители с не меньшим огорчением, чем она сама, встретили решение государя. Поправить случившееся было не в их силах.

 Заметно поменялось отношение к ней и среди фрейлин. У неё складывалось впечатление, что многие из них отдалились от неё, старались делать вид, что не замечают её, когда она появлялась. Катя обратила внимание на то, что в глазах многих фрейлин при виде её появлялись чувства, похожие на с трудом скрываемую радость. Об этом же свидетельствовали задаваемые ими вопросы с подтекстом о самочувствии Кати, о том, почему она плохо выглядит. Это больно задевало её самолюбие. Однажды она случайно оказалась свидетельницей разговора двух фрейлин. Одна из них убеждала другую:

 – Это графиня Игнатьева своей красотой намеренно соблазнила великого князя. А он, бедняжка, потерял голову.

 – Коварная!... – прозвучал ответ.

 – Бедный Михаил… Он был такой душкой!... Блистал на всех балах… А теперь из-за графини вынужден скитаться за границей!...

 Этого Катя не могла вынести. Через день она подала прошение об отставке. Решение последовало немедленно. На следующий день Катя выехала в имение к родителям. Ей не хотелось больше ни дня оставаться в Петербурге.