Вы здесь

[Утром Жена редактора ушла в школу...]

+ + +

Утром Жена редактора ушла в школу. А старуха, покормив детей манной кашей и уложив младенца, поспешила с Мальчиком в храм. Под кирпичной аркой входа она вырывала бурьян с корнем, подхватывая кусты локтем, укладывала их на лист фанеры, а Мальчик отвозил его подальше, к мусорной яме, и там сваливал, отряхиваясь от земли. Наконец Великая Анна устала – их работы не было видно ничуть…

− Всё без толку! − отчаявшись, сказала она. – Всё не умно… Крышу-то никто не возведёт, если столько лет никому эти стены не нужны…

Монах позвал их с крыльца сторожки. Он показал мимоходом на остатки кривой низкой загородки, потемневшей от времени:

− Смотрите, огородик у него был, картошка росла. Всего-то кустов с десяток. Ещё, старики вспоминали, он дыни сажал, но они не вызревали… Говорят, лежали тут на земле вразброс − маленькие, зеленоватые. Никчёмные совсем, а вот, сажал...

Великая Анна нахмурилась:

− Со стариками ты говорил – записал чего, или нет? – спросила она. − Могилку-то не отыскал?

− Не отыскал, − ответил Монах.

− Всё ты попусту хлопочешь, зряшный какой, − заметила старуха сочувственно. – Ремесло что ли у тебя такое – напрасно хлопотать?

– Самая малость приоткрылась только. Одна старая работница Сельсовета покаялась. В последнюю ночь, при аресте, батюшка на храм свой перекрестился. И сказал: «Всем дары даются. Дом – дар. И дорога – дар. Молитесь обо мне!» Это он – конвоирам, и ей, комсомолке. С тем его в сани и затолкали…

Старуха, поразмыслив, успокоилась:

− Ну, живой вернулся, ангелов здешних послушать успел. Значит, под конец снисхождение ему вышло...

На плите шумел чайник. Мать Мальчика хлопотала, расставляя на столе кружки и стаканы.

− Нет у них учительских ставок, − сказала она. – Сейчас пойду в продуктовый магазин, мыть там полы за ежедневную плату. Я договорилась.

Монах торопился к автобусу, и после чая они ушли вместе. Анна же занедужила, ослабла и всё лежала на топчане неподвижно, глядя в окошко, на храм.

− Вот и приютил меня батюшка мой, − говорила она Мальчику, не оборачиваясь. − Легко наверно теперь его душе стало. Всех, всех нас приютил. Ты погляди, над храмом небо какое! И правда – лазоревое… Ты куда?

Мальчик меж тем оделся, обул сапоги и уже стоял с куском фанеры в руках.

− Богу пойду помогать, − сказал он.

− Что ж, иди, − помедлив, согласилась старуха. – И мне вставать придётся! Щас я, щас…