Вы здесь

[Жену редактора, однако, выписали только через две недели, потому что роды прошли осложнённо...]

+ + +

Жену редактора, однако, выписали только через две недели, потому что роды прошли осложнённо. Младенец был слишком крупным. Детский врач, подхвативший его на руки при обходе, изумился:

         – Да это Илья Муромец!

         И младенца сначала так и назвали – Ильёй. Но дома, оглядев ребёнка, как следует, Жена сказала:

         − Разве он Илья?.. Нет, он совсем не Илья. Это – Николенька!

         Редактор тоже разглядывал ребёнка, хотя торопился на работу. Он пожал плечами:

         − Не возражаю.

         Во второй половине дня к Завьяловым прибежала Блудница − посмотреть на новорождённого и поздравить Евдокию. Но Жена редактора сидела в боковой комнате, узкой и тесной, покачивая коляску. И зайти туда Блудница почему-то не смогла. Она долго причёсывалась перед зеркалом в прихожей, улыбаясь отражению поощрительно. Потом неторопливо поправила брови и принялась искать себе комнатные тапочки.

         − Меня отпустили с работы, помочь тут по хозяйству, − проговорила Блудница. – Я принесла вам свежего свиного сала! Сама солила!

         Жена отвечала ей из боковой комнаты, кормя ребёнка грудью:

         – Мне его нельзя.

         – Тогда я оставлю сало на кухне. Пусть Завьялов ест его перед работой. Он любит мой засол.

         – Наверно, – сказала Жена, глядя в приоткрытое окно.

Она могла бы добавить, что в большой комнате всё пропахло свининой, даже постельное бельё, так он пристрастился к салу, но промолчала.

− Ваша комната мала для троих, − заметила Блудница, размышляя о чём-то.

−  Здесь воздух чистый, − ответила Жена. – Мы уже обустроились, мне с детьми не плохо в тесноте. Сейчас Отто привезёт Мальчика. Наконец-то.

−…Я положила сало в холодильник! – сообщила Блудница, походив по квартире. – Завьялов предпочитает есть его холодным.

Она сновала, что-то переставляя, в прихожей. И что-то убирала в большой комнате, подметая.

– Да. Кажется, оно ему очень нравится, – отвечала Жена.

Погремев посудой на кухне, Блудница включила в большой комнате радио и распахнула там окна настежь.

– Долго стоит в этом году тепло! – кричала она откуда-то сквозь музыку. – Удивительно долго! Как никогда!.. А я вот думаю, отчего моя бабушка повесилась? В позапрошлом году? Ведь так она к себе хорошо относилась! Так за собой следила! Никогда за всю жизнь не глаженых трусов не надела. И я уродилась в неё. Думаю – и боюсь: а вдруг и я повешусь?.. Нет, почему она повесилась? Как вы думаете?

         Жена редактора отвечала ей издали:

         – Кто же это может знать, почему?

         – Да потому, что такая же блудня она была, как и ты, Людка! – ответила ей с улицы проходившая мимо открытых окон Великая Анна. – Это на старости лет ей без блуда скучно стало. И жизнь ей сделалась не в жизнь… Кто может знать? Так все и знают кругом, почему.

         Она что-то ещё бормотала себе под нос, высоченная худая старуха, вышагивая по осенней солнечной улице. Но молодым женщинам остальное уже не было слышно.

         Вдруг прихожая наполнилась детским топотом. И радостный голос Отто возвестил от порога:

         − Вот, доставил вам старшего! Он чистый, сытый и умный! Такой молодец…

         − Мама! Я принёс тебе утёнка! – кричал Мальчик на бегу. – Нам разрешили взять старые поделки домой! Он – в синем венчике, а не в шапке!

         Положив младенца в коляску, Евдокия обняла Мальчика:

         − Весёлый утёнок. Славный получился! Он будет стоять на тумбочке, возле моей кровати… Какой же ты у меня ещё маленький.

         Пожилой Отто Келлер отвернулся и прокашлялся.

         − Садись в машину! – сказал он Блуднице, лежащей в большой комнате на диване. – Тебя ждут в редакции… Вставай! Потому что положена тебе сегодня – эвакуация.