+ + +
– Пойдём отсюда куда-нибудь, – просил Мальчик, утомлённый долгой ночной дорогой. – Пойдём! А то у меня в глазах жёлтое всё и крутится.
Они вошли в дом, в котором многие неразложенные вещи не привыкли ещё к чужим стенам. Но на плите уже варилась на самом малом огне вкусная еда в огромной кастрюле.
– Поешь спокойно! – сказала Евдокия сыну. – Когда гости появятся, ты отвлечёшься. Будешь плохо прожёвывать пищу. Тебе положить гречневой каши?
Мальчик не согласился на это, покачав головой.
– Мама! Почему у тебя в животе завёлся я? – спросил он. – А сейчас – не я?
– Мне дали в больнице таблетку, – виновато ответила она. – Из неё развивается ребёнок.
– Какую таблетку? – Мальчик внимательно смотрел с низу в верх. Он держался за ногу матери и ждал ответа.
– Синюю. Тем, кто хочет родить мальчика, дают проглотить синюю таблетку. А девочки родятся от красной.
Мальчик посильнее обнял мать и прижался к большому её животу, тёплому и напряжённому. Но снова поднял голову.
– А сейчас ты какую таблетку проглотила?
Евдокия замешкалась и смутилась ещё больше:
– Я приняла последнюю. Она была стёртая вся. Непонятного цвета. Пойдём, поешь. Тогда ты будешь быстро расти.
– Не хочу! – сказал он, капризничая. – Мне уже пять лет. Я вырос! Ты забыла.
Не понимающий смутной тревоги и томящийся от того, и желающий то ли плакать, то ли прижиматься, он не знал, что ему делать. Чей-то невидимый опасный зеленоватый взгляд оплетал всё вокруг даже дома. Чужой взгляд вился, блуждал, беспокоил, исходящий то от одного окна, то от другого. И прятались в картонных коробках привычные альбомы и книги, привезённые из городской прежней жизни. Немо зевали вдоль стен пустые пока стеллажи. А сами здешние стены с незнакомыми обоями помнили прежних людей, не доверяясь новым.
– Лучше сделай меня снова таблеткой, – решил наконец Мальчик. – Мне не нравится здесь.
– Тогда спи, спи, – уговаривала Евдокия сына, жалея. – Там, где тебе не нравится, лучше всего спать. Да, спать лучше, чем горевать, чем плакать. Правда. Ты всегда так делай, милый мой, когда наступят без меня горькие для тебя времена. Иди.
Потом Мальчик лежал на постели, под одеялом, прижимая ладонь матери к своей щеке. Он успокоился от тёплой нежности прикосновенья и затих. А она сидела рядом и не торопилась к клокочущей кастрюле, чтобы не уходить от сына подольше.
Как жить ему в этом странном мире людей, думала Евдокия, где самую великую музыку сочинял глухой? Где самые красочные путешествия были описаны слепцом? И где, зарыв человека в землю, говорят, что он теперь на небе… Как жить нам в мире перевёрнутых смыслов?
– Зачем ты не спишь? – спросил Мальчик сквозь дрёму. – Тебе не нравится здесь, а ты – не спишь. Спи лучше и ты. Долго.
– Я лягу позже, – сказала она, целуя и гладя его голову. – Обязательно. Вот только уберу кастрюлю с плиты. И нарежу для гостей много хлеба.
И она ещё сидела и сидела возле Мальчика, на жёлтом сквозняке, гуляющем по двум сумрачным комнатам, чтобы ему спалось легко, не тревожно.
– Как же дынями пахнет! – вздохнула она, поднимаясь. – Как приторно-сладко пахнет кругом…