Вы здесь

17 июля.

17 июля.

Генрих, взволнованный, говорит:

-- Я сначала стоял у самых ворот... Минут десять стоял... Потом вижу: городовой заметил. Я пошел по Воздвиженке .. . Вернулся. Постоял. Генерал-губернатора нет ... Снова пошел ... Вот тут он, наверное, и проехал ...

Он закрывает руками лицо:

-- Какой позор ... Какой стыд ... Он не спал всю ночь напролет. Под глазами у него синяя тень и на щеках багровые пятна.

-- Жорж, ведь вы верите мне?

-- Верю. Пауза. Я говорю:

-- Слушайте, Генрих, зачем вы идете в террор? Я бы на вашем месте работал в мирной работе.

-- Я не могу.

-- Почему?

-- Ах, почему? . . Нужен террор или нет? Ведь нужен . .. Вы знаете: нужен.

-- Ну так что ж, что нужен?

-- Так не могу же я не идти. Какое право имею я не идти? . . Ведь нельзя же звать на террор, говорить о нем, желать его и самому не делать . .. Ведь нельзя же . .. Нельзя?

-- Почему нельзя?

-- Ax, почему? .. Ну, я не знаю, может быть другие и могут ... Я не могу ...

Он опять закрыл руками лицо, опять шепчет, будто во сне:

-- Боже мой, Боже мой ... Пауза.

-- Жорж, скажите же прямо, верите вы мне или нет?

-- Я сказал: я вам верю.

-- И дадите мне еще раз снаряд?

Я молчу.

Он медленно говорит:

Нет, вы дадите ...

Я молчу.

-- Ну тогда . .. Тогда .. .

В его голосе страх. Я говорю:

-- Успокойтесь, Генрих, вы получите ваш снаряд.

И он шепчет:

-- Спасибо.

Дома я спрашиваю себя: зачем он в терроре? И чья в этом вина? Не моя ли?