Смерть Мартина Лютера Кинга ворвалась в эту войну извне как никакое другое событие. В течение нескольких дней после убийства Кинга в Америке в нескольких местах произошли выступления мелкого масштаба, одного-двух человек порезали, и всё это официально отрицалось. Морпехам на день запретили вход на территорию курорта Чайна-Бич в Дананге, а на базе Стад мы стояли вокруг радиоприёмника и слушали, как радиоволны доносят до нас автоматные очереди из американских городов. Полковник-южанин из числа генеральских штабных сказал мне, что это позор, просто позор, чёрт возьми, но я не мог не сказать ему (а смог ли?), что они давно уже напрашивались на это. Чернокожий штаб-сержант из 1-й кавалерийской, который за день до убийства угощал меня ужином в своём подразделении, перестал меня замечать в тот же день, когда до нас дошли эти новости, однако вечером пришёл в палатку, где жили журналисты, и сказал мне, что так не должно быть. Я достал из мешка бутылку «скотча», мы вышли из палатки и, сидя на травке, стали смотреть, как осветительные ракеты опускаются на холмы за рекой. По ночам тогда ещё случались туманы. В свете ракет казалось, что идёт густой снег, а склоны ущелий походили на горнолыжные трассы.
Он был родом из Алабамы, и почти уже решил остаться в армии навсегда. Ещё до убийства Кинга он видел, к чему всё может в итоге прийти, но всегда надеялся как-нибудь от этого отмазаться.
- И что мне теперь делать? – спросил он меня.
- Нашёл кого спрашивать.
- Нет, ты пойми. Я что, должен буду по своим стрелять? Чёрт!
Да, так оно и было, и едва ли был там хоть один чернокожий сержант, которого не мучили бы эти проблемы. Мы сидели в темноте, и он сказал мне, что ему стало физически противно, когда днём он проходил мимо меня. И это чувство было сильнее его.
- Да хрен когда я оттащу двадцатник в такой армии. Ни за что. Одна надежда – отсидеться, если припрёт. А с какого хрена? Да уж, тяжко будет дома.
На холме постреливали, с десяток раз пальнули из гранатомёта, слышалось приглушённое буханье АК-47, но всё это происходило далеко, и между ними и нами находилась целая американская дивизия. Но мой собеседник плакал, отвернувшись, а я старался на него не смотреть.
- Утро вечера мудренее, - сказал я. – Что ещё я могу сказать?
Он встал, посмотрел на высоту и пошёл прочь, сказав на прощанье: «Надоела мне эта война…»
* * *