Мифология нации как ответ на вызовы «осевого времени». Русская осевая мифология. Мифология нации имеет различные пласты: большинство современных мифов уходит в древние времена, многие - в языческие, дохристианские. Мифология представляет собой образ ответа на внешние вызовы этносу. Попробуем осмыслить мифологию нации иначе, чем это делается в детских версиях сказок или фольклорных произведений. По сути, миф - это решение конечных вопросов бытия.
Осевое время - по автору этой теории К. Ясперсу - это история качественных изменений культуры, начавшаяся в V в. до н. э. и продолжающаяся до сих пор. Народы, живущие в осевом времени, - «исторические народы». Иногда осевое время критически осмысляется консервативными революционерами как «Кали-юга», последняя стадия эволюции мира, характеризующаяся активизацией сил зла. Так или иначе, народы, присоединившиеся к глобальному процессу осевого времени, имеют современную картину мира. Осевое время меняет картину мира как современного и будущего, так и прошлого. Базовая мифология представляет собой попытку коллективного выхода из «осевого времени», стремление соскочить с поезда кризисной цивилизации, национального и индивидуального, или наоборот, устроиться в ней. Причём мифология до осевого времени качественно другая, в большинстве своём стёртая, хранящая совсем другой образ реальности, на сегодня практически не сохранилась.
Восточные славяне, как и многие из европейцев, сделались «осевыми народами» незадолго до принятия христианства. Древнекиевский период восточных славян в целом был ещё «доосевым», скорее языческим. Московский же период в XVII веке даёт уже яркую картину напряжённого православного сознания и мифотворчества. Зависимая и угрожаемая ситуация в XIII-XV веках способствовала утверждению христианства как иудейского пророческого мифа в его индоевропейской версии именно в восточном варианте. Русские воспринимают страдания и смирение Христа буквально как императив в поведении, как условие национального успеха, что приведёт в конце концов к объединению и общей победе.
Широкое проникновение в народ эсхатологической осевой мифологии в виде официального Православия и старообрядчества совпало с утверждением русских в Сибири и захватом территориальной оси истории по Макиндеру (осевой зоны мира в Евразии). Все эти процессы протекали параллельно и связаны с территориальной экспансией и развитием нации, пока в форме великорусской народности, но уже вместе с украинцами и белорусами и другими народами. Государственная имперская составляющая в этом мифе важна, но её не следует преувеличивать: прагматика мифа касалась прежде всего «последних вопросов», а не политической стратегии. В Петербургский период всё это осталось, хотя миф стал более адаптированным к жизни в осевом времени.
Русский миф - это обратный вариант американской мечты (мечты переселенцев), но только в «небесном эквиваленте», а не в потребительском и профессиональном. То есть вариант мечты о переселении, но только в небесное царство. Наоборот, американская модель - это построение Рима в земном эквиваленте. В этом плане система мифологии кардинально отличается, равно, как и порождаемые этим последствия для социальной жизни.
Формирование нации в конце XIX - начале XX веков сопровождалось ожиданиями нового мира. Ускоренные социальные изменения в России сопровождались нарастанием этих ожиданий, которые достигли пика в период 1905-1917 гг. В начале XX века эсхатологическая мифология Православия через ряд посредствующих звеньев гениально трансформировалась социалистическими революционными кругами в социализм и коммунизм. Результатом была советская цивилизация, соответствующая этим ожиданиям, но не достаточно сакральная для того, чтобы сохранить и развить национальную мифологию. Советская атеистическая мифология была недостаточно тотальна именно в религиозном плане, чтобы выдержать натиск западной идеологии.
Крах социалистических ожиданий в начале 1990-х, по сути, обозначил кризис национальной мифологии и идеологии, замену её импортными суррогатами. Это настал кризис души нации. Проблема для большинства русских в том, что целительный переход к Православию осложнялся тем, что оно не имело такого мощного эквивалента национально-социальной мифологии, как коммунизм и социализм, ставших, по сути, мощнейшим «социальным наркотиком» в советское время.
Роль социального наркотика сегодня заполняют такие явления, как потребительские ритуалы (культ покупок) и различные структуры: нью-эдж, оккультизм, неоязычество, магия, примордиализм, культ секса, насилия. Проблема в том, что население живёт в профанном мире, отвыкшем от Церкви, а программа Церкви, понятная профанному миру, соответствует где-то уровню XVII-XVIII веков (монархия, приходские школы, подданные). Преодолеть разрыв можно, лишь создав что-то позитивное в духе Православия и коммунизма, при этом ещё и в практическом ключе современного западного мира. Русские должны поверить в то, что сказка продолжается и миф не иссяк. Такую задачу выполняет социальная концепция РПЦ. Однако из-за слабой просветительной работы эти тезисы оказались не востребованы обществом.
Для того чтобы перевести вопрос о национальной мифологии из области собственно мифотворчества и мифоборчества в область социологии, необходимо учитывать некоторые факторы.
Фактическое сознание этноса (а не отдельных лиц или институтов) находится «где-то между» христианством, в его разных конфессиях, язычеством, гностицизмом, их превращёнными формами, а сегодня также - атеизмом, постатеизмом, индифферентизмом, различными «современными мировоззрениями».
Русские как православная христианская нация - это суммарная воля, самоописывающий миф о коллективном спасении этноса. За этим существует некоторое усреднённое сознание, фиксируемое цифрами социологических опросов и статистики посещения церквей. Но не все русские принимают этот спасительный миф, и не все принимающие его являются христианами. Вопрос о соотношении язычества в различных вариациях и христианства традиционно ставится как ключевой для русской мифологии и идеологии. Применительно к истории это вопрос о двоеверии. В сознании современных русских - это вопрос о допустимости мультикультурного религиозного и мировоззренческого влияния.
Собственные формы культурной и социальной жизни русских: исторические слои мифологии как ответ на вызов осевого времени.
Языческая прорусская цивилизация (с не определённого точно времени до XIII века) c элементами христианства - начало осевого времени для русских. Восточные славяне, как и многие из европейцев, сделались «осевыми народами» сравнительно незадолго до принятия христианства их верхушкой. Докиевский период восточных славян в целом был ещё «доосевым» и языческим. Толчком ко вхождению в осевое время было великое переселение народов, вызвавшее драматические межэтнические столкновения и смену географии этнических групп, а также конфликты племён с крупными государственными образованиями. Для восточных славян это были орды восточных завоевателей или Хазарский каганат или Византия.
Первыми мифами осевого времени были мифы богатырского эпоса с участием св. князя Владимира (или его более раннего прототипа из дунайского периода жизни носителей этнонима «русские», как утверждают некоторые авторы).
Так или иначе, мифы, связанные с выбором среди религий Христианства и независимостью восточных славян от Хазарии, сохранились в устной памяти до XIX века. Христианство окончательно втянуло восточных славян в осевую эпоху, но не оно было причиной этого, а лишь наиболее мощным ответом на него.
В этнографическом плане восточные славяне, не сложившиеся как единое целое, остались носителями мифологически целостной языческой культуры начального этапа вступления восточных славян в осевое время.
Ранее других в осевое историческое время вступила дружинная прослойка и часть тесно связанных с ней племенных групп, которая и была носителем нового сознания и мифологии - обновлённого язычества в виде былин и сказаний, а позже - христианства. На этом этапе русские - пока часть общеевропейской и общеславянской языческой цивилизации, но со своими «местными особенностями».
Эпоха создания великорусской народности. XIV-XVII в. Мифология «исторического народа» Московской Руси. Православие стало основным путеводителем по осевому времени, оно «стёрло» большинство языческих мифов. Вместо этого оно подарило легенду о конце истории как Третьем Риме или Граде Китеже.
Вотчинное самодержавное государство, контролировавшее русскую мир-экономику, стало социальной опорой мифологии московского периода, а оригинальная православная культура с бытовым исповедничеством - её содержанием. Именно содержание и дух этих форм использовались деятелями русской культуры в конце XIX - начале XX века для создания национального стиля.
Советская социалистическая цивилизация. 1917-1991 гг. со светским модернизированным вариантом мессианской старорусской культуры. Русские первыми создали модель альтернативной Западу современной цивилизации, ориентированной в соответствии с национальными идеалами. Интересно и то, что русские были единственным европейским народом, у которого она продержалась достаточно долго. (Другими примерами устойчивости являются только типичные азиатские цивилизации - социалистический Китай и Корея). Внешние формы советской цивилизации похожи на западные, но отличаются от них по сути отношений и по духу.
Существование обоих оригинальных цивилизационных проектов ограничено во времени. Причины их распада - как внешние, так и внутренние, но ключевой является несоответствие духа русских цивилизационных проектов их формам. Это происходило из-за заимствования форм у других народов.
Цивилизационные проекты могли выжить лишь в развитии, экспансии на другие, не русские части мира. Это хорошо понимали некоторые советские деятели, а применительно к Московской Руси, такие как патриарх Никон, Иван Грозный или Пётр I. Русская цивилизация развивалась в имперской форме западноевропейского образца, который предполагал эксплуатацию колоний. Имперскость по-русски - это привнесения русской культуры, ценностей и духа в ставшие братскими народы, населявшие покорённые территории.
Московский же период в XVII веке уже даёт яркую картину напряжённого православного сознания и мифотворчества. Промежуточные века (XIII-XV) создали соответствующие импульсы для этого в виде монголо-татарского нашествия, падения Византии, оживления религиозного православного сознания в Центральной России.
Дети Христовы или «Даждьбожи внуки»? Язычество и его влияние на русский этногенез.
Так ли далеко отстоит «историческое» язычество восточных славян от современных русских? В последнее время появились и внедряются точки зрения, «сужающие» христианский православный пласт русского сознания до двух-трёх веков. К моменту принятия Православия у восточных славян существовал развитый вариант индоевропейской языческой религии и мифологии. Он не мог не продолжать оказывать влияние и в последующие века.
Русская цивилизация XI-XIII вв., по мнению Рыбакова, до XIV века в целом была языческой. Однако и влияние христианства была уже значительным. (Некоторые авторы продляют языческий период в основной массе восточнославянского населения до XVII века, однако эта точка зрения является весьма спорной310). Рыбаков обозначил возросшую активность языческих практик термином «языческое возрождение», которое было также связано с расцветом постплеменных культур в развивающихся княжениях. В частности историк делает вывод, что в центрах княжений представительницы княжеских родов (княгини) до XIII века по своему статусу участвовали в ритуальных плясках во время важнейших языческих празднеств и, скорее всего, возглавляли эти пляски, о чём, по мнению Б. Рыбакова, свидетельствуют клады с ритуальными языческими браслетами из серебра.
Расцвет культуры восточнославянских княжеств до монгольского нашествия происходил, конечно, и благодаря христианству, но во многом на изначальной языческой основе, восходящей к культам племенных групп. Цельной цивилизации ещё не было, как не было единого русского народа, хотя был уже общий культурный и политический ареал с центрами этногенеза. Восточные славяне в целом были включены в необратимый исторический процесс, стали «историческим народом», что подталкивало их к творчеству мировоззрений как в христианстве, так и в язычестве. Языческий ренессанс XII-XIII вв. и есть результат поиска «обратных путей» возврата к восстановлению прежней целостности.
Катастрофа монгольского нашествия в значительной степени перевернула и подтолкнула к серьёзному отношению к христианству, прежде всего, конечно, верхушку общества, но не только.
Главная функция доосевой мифологии - «освоение» основных опорных точек годового цикла в ритуальной практике. Основные праздники земледельческого цикла: Новый год, Праздник Коляды, Масленица, Праздник первых ростков, Моления о дожде (весенние и летние), Ярилин день (Семик), Праздник Купала, Отбор жертв для праздника Перуна, Праздник Рода-Перуна, Начало жатвы, Зажинки (Праздник окончания жатвы), День поминовения предков311.
Проблема общего в древнерусской мифологии. Разнородность культов и ключевые фигуры русской языческой мифологии.
Не являясь специалистами в областях русской мифологии, фольклора, исторического язычества, всё же позволим себе несколько замечаний общего характера, поскольку они имеют прямое отношение к теме нашей работы:
«Не будет большим преувеличением сказать, что древнерусская мифология - это на 90 % реконструкция, т. е. восстановление, сделанное на основе поздних верований русских, украинских и белорусских крестьян, и лишь на 10 % - оригинальные сведения, почерпнутые у древних книжников... Это касается, в первую очередь, высших языческих богов Древней Руси, прямые представления о которых практически исчезли из народной традиции. Но низшая часть восточнославянской мифологии прекрасно сохранилась в народной памяти до нашего времени. Она представлена в книге в том виде, в каком была описана исследователями в XIX-XX веках, т. е. в ту эпоху, когда древнерусская культура уже давно распалась на русскую, украинскую и бе-лорусскую» 312.
Создаётся впечатление, что все дошедшие до нас фрагменты русской языческой и полуязыческой мифологии, божества, образы героев разрознены и не создают целостной картины, а наоборот, очень разнообразны. Это закономерно, так как все они происходят из эпохи различных племенных групп и позднее субэтносов, когда общерусского единства ещё не было. Тогда возникает вопрос, что из этого материала можно считать присущим русской культуре в целом, но при этом отличает её от других? Не потому ли христианские ценности так прочно утвердилось среди русских, что язычество не представляло собой стройной и уникальной системы?
Другой вопрос нашей книги: что из мифов прошлого, записанных в XIX веке со слов сказителей из узкого круга реликтовых сообществ Севера, реально присутствует в массовом сознании современных русских?
Поиск общего в русских мифах методами философской, социальной и исторической абстракции (наложения) одинаково не слишком продуктивен, так как они разрушают суть мифов.
Перун, Волос и Мокошь - три основных бога языческого пантеона восточных славян. «Стремясь восстановить древние поверья о Перуне, некоторые учёные пришли к выводу, что сказочный спор Ильи (или Бога) с чёртом - не что иное, как позднее переосмысление древнего славянского мифа о борьбе громовержца Перуна с каким-то могучим противником. Они полагают, что этот сюжет и был центральным мифом славянского язычества, и на его основе создавались все остальные мифологические рассказы об отношениях между богами. Кто же в древнерусской языческой мифологии выступал в качестве противника громовержца?
Вероятно, именно Волос был могучим противником Перуна в древних языческих поверьях. На этом сходятся мнения тех исследователей, кто занимается реконструкцией «основного» мифа, а причину распри богов они обычно видят в соперничестве за благосклонность единственного известного нам женского божества Мокоши, которую считают супругой громовержца Перуна. Впрочем, подобная гипотеза почти целиком построена на сравнении славянских богов с персонажами балтийской мифологии и практически не имеет прямых подтверждений в собственно славянских верованиях.
А при уже упомянутом нами заключении мирного договора с Византией княжеская дружина (то есть воины, относившиеся к привилегированному сословию) клялась оружием и Перуном, а «Русь вся» (иначе говоря, народ) - Волосом. В отличие от Перуна, который царил в верхней части мирового пространства, на небе, Волос властвовал в нижней части и в подземном мире»313.
Высший уровень характеризуется наиболее обобщённым типом функций богов (ритуально-юридическая, военная, хозяйственно-природная), их связью с официальным культом (вплоть до раннегосударственных пантеонов). К высшему уровню относились два праславянских божества, чьи имена достоверно реконструируются как *Регипъ (Перун) и *Velesb (Велес), а также увязываемый с ними женский персонаж, праславянское имя которого остаётся неясным. Эти божества воплощают военную и хозяйственно-природную функции. Они связаны между собой как участники грозового мифа: бог грозы Перун, обитающий на небе, на вершине горы, преследует своего змеевидного врага, живущего внизу, на земле. Причина их распри - похищение Белесом скота, людей, а в некоторых вариантах - жены громовержца. Преследуемый Велес прячется последовательно под деревом, камнем, обращается в человека, коня, корову. Во время поединка с Велесом Перун расщепляет
дерево, раскалывает камень, мечет стрелы. Победа завершается дождём, приносящим плодородие314.
Сквозные образы русской мифологии.
Предположим, что в русской мифологии есть несколько образов, которые стали инвариантными и передались из языческой эпохи в современность. Они отнюдь не оригинальны, но у русских они приобрели особое значение.
1) Идея неподвижного центра Вселенной (бел-горюч камень) и её социальное воплощение (царь-жрец). Она характерна для традиционных, особенно восточных обществ, противоречит идее развития, прогресса, личностной динамики, хотя и прослеживается в западной философии начиная с греческих досократиков.
Видимо, Остров Буян - это часть, а скорее всего, центр высшего мира, источник жизни и всех явлений мира среднего, земного. Из текстов заговоров, где речь идёт об острове, можно попытаться представить, каким видели наши далёкие предки устройство высшего и среднего миров. К образам неподвижного центра относится и камень Алатырь - ось мироздания. Этот камень, по народным представлениям, видимо, являет собой устойчивую и непоколебимую основу мира. Недаром в заговорах часто упоминается о крепости и вечности Алатыря: «А будь мое слово: сильнее воды, выше горы, тяжелее золота, крепче горючего камня Алатыря» (Е. Дмитриева, историк).
Жреческая функция царя (образ Владимира Красно Солнышко в противоположность военачальнику - богатырю) недвусмысленно указывает на истоки инвариантного русского политического мифа о царе-батюшке, вплоть до суперпрезидентской республики в РФ начала XXI века.
В параграфе о политических особенностях нации мы останавливаемся на политическом воплощении этой идеи в виде роли «царя» -необходимого консолидирующего центра олигархии, без которого она приводит к дисфункции политической системы и кризису государства.
Правитель является воплощением сакральной идеи Центра в русских былинах, что подробно раскрывает В. Н. Топоров: «к числу несомненных выводов. исследований института царской власти относится установление скорее жреческой (а не царской в более позднем понимании этого слова) функции царя, чем административно-политической.
Древний царь выполнял роль жреца, который не только знал космологическую структуру мира и ведал космологическими измерениями, но и соотносил её с социальным устройством общества; точнее, этот царь-жрец определял на уровне правил и религиозно-юридического права, каким образом должна быть организована данная социальная группа (или их совокупность) с тем, чтобы она соответствовала космическому порядку. Это соответствие идеальным образом могло осуществляться в центре мира, определяемом местом, где проходит axis mundi (мировая Ось). Этот центр и был наиболее сакральной точкой пространства. В нём совершалось царём-жрецом жертвоприношение, также рассматривавшееся как акт установления связи (проверки соответствия) между космическим и социальным началами. Итак, царь-жрец олицетворял священный Центр, и, как таковой, должен быть если не неподвижен, то резко ограничен в передвижениях. Владимир вполне соответствует этому требованию, на что обратил внимание ещё В. В. Чердынцев, противопоставив образ Владимира фигурам «как исторических феодальных князей, которые первыми начинали битву, так и. героев феодального эпоса, например. Карла, проявляющего поразительную активность». После работ А. И. Неусыхина,
A. Я. Гуревича и И. Я. Фроянова едва ли можно сомневаться в том, что и общество франков времён Карла Великого, и Русь X века ещё далеко не заслуживали названия феодальных обществ. Зато можно безусловно согласиться с главными наблюдениями В. В. Чердынцева. Владимир былин действительно «никогда самолично не участвует в сражениях, сидит в Киеве и, по сути дела, является основным «сиднем» нашей народной поэзии». На то же обратили внимание И. Я. Фроянов и Ю. И. Юдин, справедливо увязав это с ритуальной неподвижностью священных царей у Дж. Фрезера. Наконец, независимо от них и
B. В. Чердынцева, к схожим выводам пришёл М. Л. Серяков, продолжавший, однако, оставаться под гипнозом «очевидного» тождества былинного Красного Солнышка и крестителя Руси»315.
2) Идея абсолютной справедливости неюридического типа (лежащая за пределами реального расклада сил и правовых методов установления истины, но неизбежно мистически реализующаяся). Идея Божьего Суда.
3) Идея добра как абсолютного ориентира в жизни независимо от всех остальных факторов.
Былины как форма разложения доосевой мифологии.
Доосевая мифология представляла собой циклическую картину мира в отличие от необратимого направленного влияния оси истории на мировоззрение и восприятие народов. Она в целом соответствует устному периоду в форме «кощюн» - мифов, сказаний, былин, передававшимися сказителями в качестве непосредственной нерефлексиру-емой данности сознания. Но и внутри устного творчества наметилась осевая мифология, отражающая необратимые исторические сдвиги: богатырский былинный цикл.
Доосевые мифология опирались на единство аграрного и в целом природного цикла. Доосевые легенды непосредственного влияния на русский этногегнез не оказали, так как исторически пассивны, «субстратны» - представляют собой свойства этнографического «субстрата» (в переносном смысле) русских, из которого лепился «исторический» народ.
Первые осевые несубстратные мифы - это былины богатырского цикла, прежде всего о младших богатырях, связанных со св. Владимиром и киевским циклом. «В. Я. Пропп считал, что «эпос направлен против мифологии, как мировоззрения» - читай, против язычества». Он, как мы помним, сводил к «литературным приёмам» все проявления языческой веры в оборотней и Хозяев стихий, расценивал былину про Добрыню и Змею, как символ победы над язычеством» 316.
Главные сюжеты былин суть следующие:
1. Военные подвиги богатырей: а) в походах против врагов, для очищения дорог, за данями, для освобождения русских пленных, б) в борьбе с погаными, осаждающими Киев, с насильниками, засевшими в Киеве, в) на заставе богатырской;
2. Сватовство невест для Владимира и богатырей, причём сватовство нередко заканчивается насилием над родиной невест и увозом последних в Киев, с их согласия или против их воли;
3. Удальство богатырей при дворе Владимира, проявляющееся в разного рода состязаниях317.
По мнению Всеволода Миллера, былинная «поэзия всегда носила аристократический характер, была, так сказать, изящной литературой высшего, наиболее просвещённого класса, более других слоев населения проникнувшегося национальным сознанием. Если эти эпические песни, княжеские и дружинные, и доходили до низшего слоя народа, то могли только искажаться в этой тёмной среде».
Интересно в связи с исторической ролью былин мнение о современных попытках православной трактовки, в частности покойного митрополита Иоанна Санкт-Петербургского и Ладожского, который говорил о православных основах былин. Автор «Русской симфонии», говорил о монашеском служении былинных богатырей 318.
Главным фактором перехода было не формальное принятие христианства (крещение), а смена традиционного сознания в мифологии на историческое.
Таким образом, наряду с формально принятым христианством продолжала господствовать языческая традиция, и в некоторых языческим культах наметилась осевая линия (прежде всего мифология света, Даждьбога, уже перешагнувшая рамки циклической традиции).
Когда же произошло формирование первых осевых мифов в среде восточных славян? Переход мифологии от представлений о статичной мировой оси к оси исторической (к эсхатологии и истории) произошёл скорее всего в эпоху складывания былин. «Русские имели эпос задолго до образования Киевского государства. На Киевскую эпоху падает его расцвет. Подобно тому, как советские историки не начинают русской истории с образования Киевской Руси, мы не можем начинать историю русского эпоса с образования киевского цикла былин», - писал В. Я. Пропп в труде «Русский героический эпос»319.
И в той же работе Р. С. Липец пишет, что «общественные отношения в былинах, да и обстановка в них кажутся более ранними, чем они были в молодом государстве Владимира Святославича». Соответственно делается вывод: «К концу X века уже существовала богатая эпическая традиция. Ещё при Игоре и Ольге, а возможно, и в IX веке, эпические сказания заняли место в культурной жизни Руси»320. Былинный эпос сохранил как узкоплеменные черты (новгородские и, возможно, первоначальные западнославянские), так возникающие специфические общерусские. Поэтому он был переходным этапом в складывании национальной мифологии.
Ещё одной важнейшей работой советского периода в былиноведении была книга С. И. Дмитриевой «Географическое распространение русских былин». Тщательно изучив все данные о местах, где были записаны былины, обычаях местного населения и даже его антропологическом типе 321, Дмитриева пришла к выводу, что сохранившиеся былины связаны только с поселенцами, предки которых пришли из Новгородских земель. «Там, где преобладали низовские переселенцы из Ростово-Суздальской земли, былин нет, это позволяет сделать важный вывод, что в XIV-XVв. (время усиления крестьянской колонизации) в Ростово-Суздальской земле былин не было»ъгг.
Циклизация былинных сюжетов, по-видимому, оправдывает предложенное профессором Владимировым деление на три группы: 1) до Владимира и Киевского цикла; 2) цикл Владимира; 3) Новгородский цикл. К до-Владимирскому циклу относятся Святогор, Микула Селя-нинович и Вольга. Во главе «старших» богатырей учёные старой мифологической школы ставили Святогора 323.
Полемика с ветхим заветом была направлена не только против канувшего в Лету хазарского иудаизма, но и против внутреннего язычества. В середине XII в. в представлениях русских книжников произошёл некоторый перелом: продолжая антитезу, заложенную в «Слове о законе и благодати» Иллариона, Кирилл Туровский противопоставляет библейской субботе евангельское воскресенье, сопоставляя первую с луной, а второе с солнцем.
Угроза языческого понимания Православия была всегда, она актуальна и сейчас, так как большинство русских (здесь речь идёт также и об украинцах, может быть, даже в большей степени), считающие себя православными, на самом деле, скорее, неоязычники, то есть понимают православие как отвлечённый теизм с элементами бытовой магии и как узконациональную религию аналогично тому, как традиционные язычники считали своих богов племенными, родными.
Неоязычество в русской культуре XX - начале XXI вв.
Язычество никак не могло объединить русских, так как разъединяло их на различные племенные культы. Отказ от язычества был основой русской идентификации. Язычество же после распространения православия играло в русском этногенезе тормозящую роль, возвращая к племенному разнообразию (многобожие и магия этому только способствуют). В тот период (до XIV), когда массово господствовало язычество, русской народности ещё не было, но укоренившееся в верхах православие создавало вектор развития. Это особенно важно понять в контексте происходящего в России и мире «неоязыческого ренессанса», а также в связи с тем, что язычество нередко считается надёжной опорой национал-патриотического движения. Ослабление монотеистических религий неизбежно ведёт и к ослаблению наций, в формировании которых одна из этих религий играла большую роль. Этот процесс мы наблюдаем сегодня в Европе, где внутри крупнейших государств единая нация отсутствует, так как крупные сегменты общества придерживаются разных религий. К неоязычеству можно отнести и феномены нью-эйдж, ориенталистские религии и философии, приверженность которым является признаком мультикультуризма и выпадения из национального духовного поля. По сути, это философский дубликат западного глобализма.
Гражданской и секулярной может быть не нация, а скорее империя, которая не предполагает этнической целостности. Нация же является цельным организмом, для которого общность духовной жизни является одним из важнейших признаков. К тому же часто слово «империя» или общество, страна выдаётся за термин «нация». Можно сказать, что не всякая ныне существующая нация непременно тесно связана с монотеистической религией. Даже у христианских наций данная связь не является прямой, она носит опосредованный, нежёсткий характер. Но всё же она есть всегда. Язычество может быть также одним из элементов империи.
Неоязычество управляет сознанием не наций, а её редуцированными примитизированными частями. Скажем так: неоязычество есть инструмент сведения нации к первобытной толпе или конгломерату толп. Это эффективно при достижении каких-то экстремальных политических задач. Неоязычество эффективно и при формировании особого клана внутри общества, клана, действующего на него разлагающе. Но оно не позволяет осуществить реалистическую стратегию такого сложного организма, как нация. Наоборот, она может привести её к поражению, примером чего является нацистская Германия в 1945 году.
Вместе с тем работа над реальными языческими архетипами с культурно-исторической точки зрения может быть полезной для развития нации, она расширяет её исторический кругозор. Но в том случае, если она не навязывается «неоязычниками» в качестве истины. В этом плане возможны и пути сотрудничества с ними в рамках интегральной русской идеологии, точно так же, как языческие пережитки сосуществовали с русским народным христианством.
Фольклорное православие с преобладанием внешней обрядности, секуляризм на основе западных заимствованных идейных форм, размытые языческие представления, в целом религиозный индифферентизм и скептицизм в обычной жизни (по принципу «гром не грянет - мужик не перекрестится»). Таков облик типичного интеллигента и полуинтеллигента, и далее малообразованного мещанина-обывателя, который считает себя «верующим» и православным.
Рабочий класс, связанный с физическим трудом, коего меньшинство, Церкви почти не верит, относится к ней с большим классовым недоверием и завистью, чем интеллигенция. И как итог XX века - 6 % во-церковлённых, из которых большинство - «бабки»324. Этап советской марксисткой атеистической мифологии бы всего лишь промежуточной инстанцией, которая не могла быть устойчивой. Отсутствие мистико-религиозной опоры было главной причиной слабости советской мифологии, которая и привела к краху всей этой цивилизационной формы в 1980-е годы.
Вопрос о значении язычества и православия для развития нации до сих пор остро актуален, но он слабо виден из-за того, что перенесён в плоскость «нью-эйдж», который и представляет секулярный и глобальный вариант язычества. Расклад влияний на сознание на сегодняшний день мы бы определили как 50 на 50 при огромной массе не определившихся, избравших религиозный мораторий (вариант постатеизма - атеизма преодолённого, но не изжитого). В свете вышесказанного католицизм выглядит, скорее, как стратегический союзник РПЦ в борьбе с духовными новинками.
На стороне феноменов «нью-эйдж» и скрытого неоязычества -масскультура и глобальные (т. н. «западные) влияния. На стороне православия - внутренняя духовная традиция, внешняя принадлежность русского населения и легитимная организация при поддержке государства.
Почему не приживается обновлённая хилиастическая мифология консервативной революции? Фактически нет версии этой мифологии, приемлемой для современного русского сознания, прежде всего христианского варианта. Современное сознание после разрушения «красного мифа» о Царстве Божием на земле является плоским как мегамолл. «Население устало» и взирает на «нерелигиозную мифологию» и на подбрасываемые продукты нью-эйдж с одинаковым недоверием.
|
№ |
|
Аналог в массовом сознании XX в. |
|
1. |
Образ Родины-Матери, «великой богини России» |
напоминает советский мифологический образ Родины-Матери |
|
2. |
Бессмертие народа (биокультурное), культ предков |
Мифология жертвенного подвига ради советского народа, Отечества. Посещение кладбищ на Пасху. Трапезы-тризны на могилах |
|
3. |
Сельский и лесной экоцентризм («дети леса») |
Мифология деревни, сельской жизни, «корней» как близости к природе в противоположность агломерациям (центрам зла). Лес как защитник и кормилец |
|
4. |
Дуализм севера и юга |
гиперборейский миф о происхождении славян |
Обожествление предков - ключ к советской патриотической коммунистической мифологии?
Итак, «дух народа», этические представления и задатки выносятся за рамки истории и становятся вечными внеисторическими категориями. Это соответствует идее бессмертия этнической группы, пронизывающей сочинения неоязычников. Ставя группу («народ») выше личности, неоязычники озабочены прежде всего идеей бессмертия народа. Тем самым, будучи неотъемлемой частью своего народа, и отдельный человек получает надежду на бессмертие. Например, по словам Кандыбы, «объективно существует не отдельный смертный человек, а бессмертное человеческое сообщество, в котором навечно сохраняются только духовные ценности». Человеческих индивидуальностей Кандыба не признаёт, для него существенны лишь крупные интегрированные человеческие общности. Они-то и являются единственными объективными целостностями, только с их существованием и следует считаться.
А. К. Белов настаивает на том, что в славяно-русском мире особо почитали воинов-ниспровергателей, а суть язычества он видит в активном действии, далёком от «морализации» и «книжной мудрости».
В XX веке предпринимались попытки конструирования новейшего язычества при помощи текстов-фальшивок: «Золотая книга вед», «Велесова книга», «Звёздная книга Коляды», «Вещорская Чёрная книга».
Роль русской Православной Церкви в становлении нации.
Если язык образует тело культуры нации, то мифология - сердцевину её содержания, его «идею». Идея нации не является продуктом кого-то из отдельных авторов, но институтом, влияющим на сверх-я и коллективное бессознательное. Такими институтами являются традиционные религии, их социальная организация, а также квазирелигиозные идейные структуры общества, каковым является русская нация.
Упрощённо говоря, язычество соответствует родоплеменному типу социума; монотеистические и мировые религии - народности; унификация сознания посредством квазирелигиозных идеологий оказывает мощнейшее воздействие на формирование нации. Единая религия, монотеизм, способствует созданию нации, её единству, однако секуляр-ная идеология и даже атеистические или просветительские идеологии ускоряют создание наций. Нация может быть и религиозно индифферентным обществом, что мы видим на примере Европы и Северной Америки. В целом взаимоотношения с религией у каждого этноса оригинальны. Основой смеси должна быть религия Православия, но к нему не должно сводиться всё богатство русских взглядов на мир. Если речь идёт о Православии как национальной религии, то это должно быть «интегральное Православие», включающее в себя в частности, например, и точку зрения старообрядцев.
Православие стало одним из центральных факторов, создавших русскую нацию. Реальным духовным фактором становления русской нации и составляющих её народностей была именно Православная Церковь. Именно отход от язычества положил начало формированию основных народностей, в том числе и великорусской народности, отказу от местных родоплеменных идентичностей, их переводу в общерусскую идею. Принадлежность к православному христианству было первоначальным признаком русской этнической идентификации. В XII-XVI вв.
Православие получило свою русскую версию и сложилось как национальная церковь.
Реформы Никона придали ей большую масштабность, вселенский характер, но с другой стороны вызвали Раскол и привели к обострению русского религиозного самосознания. «Я русский, но вера моя греческая», - он нанёс страшный удар по идее Москвы как Третьего Рима. Греческая вера представлялась не православной верой, только русская вера - православная, истинная вера.
Несмотря на свой трагизм и раскол великорусской народности, оба течения - никонианство и старообрядчество - работали в направлении религиозной консолидации и религиозного своеобразия русских. Оба являются достоянием русской нации сегодня.
Если мы будем рассматривать Церковь в основном как социальный институт, то не увидим ничего особенного по сравнению с другими институтами.
Но даже роль РПЦ как социального института - в том числе и в современном срезе, без истории - в русском нациогенезе велика. Структура Русской Православной Церкви Московской Патриархии - единственный целостный идейный и социальный институт, который в настоящее время объединяет великороссов, украинцев и белорусов в масштабе трёх стран. Хотя воцерковлённые прихожане являются явным меньшинством в составе народов (большинство это вообще теисты), влияние Церкви как носителя национального духа огромно и расходится по телу и душам нации подобно концентрическим кругам. Другого духовного центра консолидации у русских просто нет. Аутентичный русский националист может быть только православным.
Разделение нации и его последствия.
Образование нации в XX веке совпало с секуляризацией и пересмотром православной религиозности вместе с сохранением черт православной и христианской новозаветной ментальности.
Попытка уничтожения Православия советским режимом, если мы говорим о внешнем социальном содержании, преследовала цели создания массового манипулируемого большинства без собственной внутренней позиции, подверженного управлению с помощью чисто материальных стимулов.
Последствием секуляризации сознания русских в XVIII - начале XX в. стал раскол сознания народа на официальную сферу государства и «гражданского общества» с одной стороны и почву - с другой, который фиксируется как просто факт для исследования. В советском обществе секуляризация стала тотальной. Утрата религиозного духа большинством членов нации означает реальный конец её души как социального целого, окончательную массовизацию, то есть подчинение влиянию внешним факторам по механизму массовых цепных реакций. В этом плане русские разделили судьбу других современных западных наций, вошедших в стадию теизма и постатеизма.
Вместе с тем советское воспитание ускорило унификацию сознания русских по типу гражданских наций или империй и усилила консолидацию нации на базе культуры модерна. Таким образом, появился советский гражданин с ослабленным национальным сознанием за счёт вымывания православия, но зато однообразный и предсказуемый в своих проявлениях и с навязанной гражданской квазирелигией советской идеологии.
Другое парадоксальное воздействие секуляризации - возврат язычества. Древние слои мифологии транслируются современными людьми неосознанно в языке, так как большинство из них непонятны им и к тому же являются автоматически действующими образами. Поэтому язык современного русского человека содержит следы этих мифологем, которые возникают в определённых ситуациях.
Согласно К. Касьяновой, русский человек в советской его форме (и соответственно постсоветской), подверженный секуляризации, является заложником архетипов или каких-то сходных конструктов: вся сфера неформальных отношений, по-видимому, весьма слабо связана с предложенным и пропагандируемым через государственные каналы коммуникаций комплексом идей и существует на «социальных архетипах», представляющих собой остатки общинной культуры. Архетипы существуют на уровне поведения и чувств и не оформлены никаким определённым комплексом вербально сформулированных идей. Общественное сознание почти целиком вытеснено из предназначенных для него организационных структур формального типа и функционирует в неформальной сфере. Подавляющую часть материала, которым оно манипулирует, составляют элементы идеологий, заимствованных из стран Запада. «Чрезвычайно малое количество идей, возникших в результате рефлексии этнических структур, имеет сильную тенденцию к порождению крайне примитивных и при этом крайне агрессивных идеологических систем черносотенного толка». «Донациональные», субэтнические схемы - вот то, что порождается почвой без участия двигателя процесса образования нации - интеллигенции. Иначе говоря, это можно назвать «извращённым язычеством», характерным для человека общества потребления.
Нужна ли интегральная национальная идеология и как она может выглядеть?
Попытки создания русских идей предпринимались в разные периоды истории. Особенно активной она была с 1840-х по 1940-е годы, когда в русской культуре появились собственные версии культурных отраслей: литературы, поэзии, истории, философии, классической музыки, театра, художественного стиля. Но суммарная успешность проектов «квинтэссенции национального духа» была относительна, не говоря уже о том, чтобы рассматривать их по отдельности. Многие из них очевидно неприемлемы в первозданном виде, если понимать их буквально: панславизм, славянофильство, евразийство, богочеловечество, богостроительство - тем не менее все они содержат зёрна подлинно национального своеобразия.
Есть другой путь: импорт успешных идеологий. Прямые заимствования западных идеологий играли свою роль адаптации к европейской культуре в ходе модернизации, однако в целом они создавали ложный негативный образ самоописания страны. В конечном счёте они получали свою оригинальную трактовку в России, так, марксизм стал большевизмом, а затем и сталинизмом, но это не устраняло разрушающего воздействия их чуждого кода на русских. Крах левых идей в ходе поражения и ликвидации советской цивилизации сопровождался их заменой на импортированный глобализм, а также импортом альтернативных идеологий «почвы»: расизмом, нацизмом, субкультурами скинхедов, также чуждыми традициям русской нации. Все эти идеологии подобны троянскому коню, то есть явно сочетались с процессами унижения государства (глобализм), отрицания истории (нацизм) и ухудшения условий жизни (консюмеризм). В итоге русские вначале оказались в сложной ситуации: иметь или не иметь право на собственный взгляд на мир в условиях, когда чужой взгляд является приманкой и не соответствует интересам? Ведь идеологии устроены так, что сказавши «а», нужно признать и «б».
Отказ от собственного этнического взгляда на мир является паролем при вхождении в «золотой миллиард», переход из базового слоя в средний класс сопровождается «инициацией» потребительского общества, а именно отказ от совковости или советской идеологии, которая характерна для трудящихся. Формально всё вроде бы сочетается с национализмом как возвратом к стандартам русскости по добольше-вистским стандартам; но вместе с водой выплёскивается и ребёнок. Советская цивилизация была самой близкой по времени и уникальной по оригинальности формой русской национальной цивилизации, традиции же Царской России - исторический реликт, трудносовместимый с реальностью. Очень часто за ними скрывается оффшорная новорусская бутафорская субкультура, далёкая от нужд большинства нации. Нередко стараются прикрыться Православием, самодержавием, народностью, но за ними скрывается легитимация лайфстала олигархической верхушки. Зачем российский государственный истэблишмент поддерживает Русскую Православную Церковь? Вряд ли можно предположить, что главным мотивом стала вера в православные ценности. Ментальный склад российской элиты, скорее всего, соответствует указанному выше усреднённому религиозно индифферентному теизму, допускающему различные версии исповеданий.
Очевидно, что влияние церковной организации государство использует в качестве стратегической социальной опоры и средства духовного контроля над массой русского населения, а также как способ влияния на территориях с доминирующим русским населением за рубежом. Особенно это важно с точки зрения националистического сдвига в массовых настроениях русских, для которых РПЦ могла бы при определённых условиях выступить революционизирующим институтом (а именно её фундаменталистское крыло). Подобные тенденции к революционному фундаментализму РПЦ проявились в 1990-е годы после расстрела Белого дома. В отличие от партий и союзов РПЦ нельзя ни закрыть, ни репрессировать, ни даже сломать изнутри. Поэтому, конечно же, удобнее на неё опираться в условиях, когда сама РПЦ не способна всерьёз политически влиять на государство.
Современной русской нации необходима интегральная национальная идеология, лишённая эгоистических крайностей того или иного слоя и подчёркивающая её цивилизационную оригинальность. Это должна быть смесь идей и взглядов, более или менее сочетающихся между собой и с названием «русизм», построенная не по принципу тотальной идеологии, а по принципу конкурентного поля. Идеологические попытки на патриотическом поле предпринимаются регулярно. Но это дело не является предметом «обычных» политтехнологий.
Зато не вызывает сомнения факт существования «отрицательной» мифологии о русских, плохих стереотипов, тиражируемых как «врагами», так и в самоописаниях некоторых частей русской нации. Обширную картину представил А. Горянин325, по сути, разгребая завалы, нагромождённые пропагандой 1980-х и 90-х годов.
Поиск определённой искусственной мифологии нации на основе образов устной и письменной обречён на провал, хотя и может дать временный эффект продолжительностью, скажем, в несколько лет. Однако эта мифология даёт совершенно искажённое представление, которое затем разрушится. Прочный фундамент создают те комбинации, которые хорошо «прописаны» в контексте современной истории и строятся не на лжи, а на реальности.
Христианская жертвенность как особая миссия русской нации, отделяющая её от остальных народов, «мессианских» и «немессианских».
Эта концепция сформулирована Достоевским в «Дневнике писателя» («Утопическое понимание истории»). Она стала затем, как известно, одной из сквозных идей русской философии и интеллигентского самоописания русских (автостереотипов «высокого стиля»). В связи с этим характерно, что Достоевский - единственный русский писатель и мыслитель, получивший действительно широкое признание на Западе. Он называет жертвенность настоящей сущностью православия, а также «расширенной» идеей зрелой нации, в отличие от более узкой русской московской идеи.
«Это потребность наша всеслужения человечеству, даже в ущерб иногда собственным и крупным ближайшим интересам; это примирение наше с их цивилизациями, познание и извинение их идеалов, хотя бы они и не ладили с нашими; это нажитая нами способность. В каждой из европейских цивилизаций или, вернее, - в каждой из европейских личностей открывать и находить заключающуюся в ней истину, несмотря даже на многое, с чем нельзя согласиться. Это, наконец, потребность быть прежде всего справедливыми и искать лишь истины».
«Назначение эта и роль не похожи на таковые у других народов, ибо там каждая народная личность живёт единственно для себя и в себя, а мы начнём теперь, когда пришло время, именно с того, что станем всем слугами, для всеобщего примирения. И это вовсе не позорно, напротив, в этом величие наше, потому что всё это ведёт к окончательному единению человечества. Кто хочет быть выше всех в царствии Божием - стань всем слугой. Вот как я понимаю русское предназначение в его идеале»326. Эта миссия применима как к народу в целом, так и к отдельным представителям, но не ко всем, само собой разумеется. Под жертвенностью не имеется в виду просто гибель или рабство, но жертва-искупление, влекущее фатальные последствия для всех, в том числе и для врагов. Жертвенность есть вовлечение в опасную игру.
Жертвенность часто принимается за рабство или слабость или просто напрасную гибель. Ни Запад, ни наши «чеченцы» не понимают того, что идея носит апофатический, мистическо-религиозный характер.
Изначально идея жертвенности является частью новозаветного христианского мессианства. Достоевский называет это настоящей сущностью православия, и в качестве таковой она недоступна рациональному восприятию. Жертвенность была присуща части евреев и части других народов, которые были охвачены аутентичным живым христианством, но в целом у них мало прижилась, постепенно вытесняемая индустриальной цивилизацией и неоязычеством. Впрочем, жертвенность перекликается с некоторыми языческими культами индоевропейского происхождения, например, с дионисийством. Можно сказать, что в России массовая жертвенность присуща была мировоззрению и практике старообрядчества, которое было общенародным явлением. Можно найти и более ранние аналоги.
Жертвенность является ключом к психологии русских и к архетипу, а точнее, к степени демонтажа староэтнических архетипов.
Русские не преследуют цели властвования в организации социума. Поэтому, например, не любят выделяющихся (зависть как проявление этого в негативной форме). Структура социума, характерная для русских, «государство» - «почва» позволяет избежать в повседневности дилемм неравенства (люди равны по рождению - люди не одинаковы, следовательно, не равны).
Жертвенность - радикальная попытка личностного ухода за пределы атомизированного индивида, живущего узкоэгоистическими потребностями.
В то же время это и способность превращать в жертву Бога другие народы, хотя бы они этого и не желали и не понимали. Хороший врач от русских слабостей - жертвенное доминирование. Оно позволяет справиться со слабостями, не скатываясь на позицию животного эгоизма. Как проявляется этика жертвенного доминирования в практической жизни русских?
Религиозный фундаментализм охранительно-оборонительного типа. К. Касьянова спроецировала психологические качества русских на ценностную структуру, получив своеобразную формулу.
«Он - «религиозный фундаменталист», наёмник, мечтающий встать вровень с Богом, но не имеющий сил выполнить необходимое для этого требование, заключённое в словах Христа: «Кто хочет следовать за мной, пусть отвержется себя». В последние годы в среде русских националистов сформировалась точка зрения, что на жертвенности русских была построена империя (бремя империи, «бремя белого человека в Евразии», «по-русски»). Ранее русские историки и мыслители высказывались в том смысле, что территориальная экспансия и имперский дух русских имеют отличие в том, что они строятся не на чувстве превосходства, а на сострадании и стремлении реализовать православные ценности, однако это делалось за счёт усилий подчинённых и простых людей.
«Это очень непривычно, может быть, слышать о народе, который всегда обвиняли в слишком большой коллективистичности и вытекающем отсюда конформизме. Но объясняется это тем, что указанное упрямство, как выше мы сказали, проявляется не во всех, а только в особых случаях. При этом упрямство наше обходится нам дороже, чем обошлось бы такое же упрямство американцу, если бы он захотел его по какой-либо причине проявить, ибо, как показывает шкала «самодостаточности», нам труднее, чем им, оставаться со своим мнением в одиночестве, кроме того, мы проявляем большую неуверенность в себе, о чём свидетельствует шкала «самокритицизм»327. «Однако мы упрямствуем, когда дело касается поступков, непосредственно связанных с истиной, воспринимаемой нами как абсолютная. В наиболее благоприятных обстоятельствах это сводится к уклонению от действий, расходящихся с абсолютной истиной. В случае если уклонение невозможно, мы демонстрируем открытое и явное неделание, отказ поступать несоответствующим образом»328. Таким образом, мы видим, что воспитанный
Православием русский фундаментализм является сложной разновидностью фундаментализма.
Сложность против простоты. Русское коллективное и индивидуальное сознание как разновидность сложных структур.
Структура коллективного сознания или ментальная структура русских относится к типу сложных, в отличие от простых, законченных в своей оригинальности типов. К условно простым типам можно отнести: «западный», находящий наибольшее выражение в американском сознании (американский миф, мечта, modus vivendi et operandi). Своеобразным законченными простыми типами являются: американский, западноевропейский, китайский, арабский, горский (северокавказский или иной), а также и ряд других.
К сложным типам следует отнести поимо русского: еврейский в различных его исторических вариантах, эллинистический-позднеримский (раннехристианский), византийский, латиноамериканский (может быть?), индусский.
Теория сложности этнического типа используется в качестве ведущей посылки в «Русской идее» Н. Бердяева. «Всякая народная индивидуальность, как и индивидуальность человека, есть микрокосм и потому заключает в себе противоречия, но это бывает в разной степени. По поляризованности и противоречивости русский народ можно сравнить лишь с народом еврейским. И не случайно именно у этих народов сильно мессианское сознание» 329.
Сложность состоит в его расслоенности, пограничности, многоу-ровневости. Сложный тип является во многом интуитивно постигаемой конструкцией, требующей «вживания».
Признаком сложности является «инвертивность» мысли (склонность к инверсии, оборачиванию смыслов), то есть отсутствие или слабость во многих ситуациях буквального восприятия фактов, событий в соответствии с их «прямым» смыслом, поиск «подвохов», «подводных камней» иногда там, где их нет. Таким образом, создаётся своеобразная защитная «цивилизационная оболочка». «Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовётся». Может быть, в таком смысле употребляется поговорка «простота хуже воровства», которую и современным русским нелегко понять.
Почему развитие русского менталитета пошло по «сложному пути»? И не является ли сегодняшнее «опрощение» в духе глобализации возвратом на магистральный путь развития? Культурная прививка была сделана от «сложной» византийской культуры (сами греки выглядели для восточных славян тогда непростыми людьми, от которых можно было ждать подвохов).
Следующей ступенькой сложности стало взаимодействие с евразийскими народами, с которыми русские отнюдь не смешивались, в том числе и культурно. Русские взаимодействовали с ними, заимствовали, учились у них, но строили свою культуру с азиатскими вкраплениями. Таким образом, сложность диктуется концепцией «моста» между Европой и Азией, который не может быть простым по определению (эту точку зрения воспроизводит Бердяев в вышеупомянутой книге). Наконец, необходимость сохранять свою идентичность в условиях нарастающей европеизации и модернизации породила архитектуру смысла с несколькими смысловыми этажами «вверх» и «вниз».
К этому следует добавить, что обычно многослойность современной западной культуры рассматривается как наслоение культурного начала над животным, притом культурный слой имеет верхнюю христианскую и нижнюю языческую половинки. Всё это, стало быть, также имеет место у русских.
Почему русская идея не воспринимается?
Большинство русских идей не признаны Западом и считаются «вторым сортом», то есть вторичными, неоригинальными или сомнительными. Даже если что-то признаётся отчасти, то - единицами. Может, на самом деле вторичность нередко имеет место. Из русских писателей широкой известностью за пределами круга интеллектуалов или даже специалистов пользуются несколько фамилий, на самом деле две: Толстой и Достоевский, причём воспринят по большому счёту только последний. Отношение к русским в мире преобладает отрицательное, особенно с начала XXI века. Хотя ничего кардинально плохого, «радикально злого» русские Западу не сделали. Наоборот, подпитали и продолжают подпитывать экономику вывозимыми деньгами и расхищаемым сырьём, добровольно «сдали» все геополитические позиции и завоевания империи, начиная от Горбачева и заканчивая Путиным. По сути, отказались от претензий на собственную роль в мире, признали роль западного глобализма; практически не вмешиваемся в дела даже собственной этнической зоны, на Украине. Приняли как данность раздробление нации на несколько государств. Но, тем не менее, в западных СМИ постоянно идёт работа по разрушению имиджа России и русских. Почему так? Как будто само существование русских кому-то мешает, вызывает раздражение. Отношение к русским троякое: 1) либо искреннее непонимание, что характерно для большинства и свидетельствует в пользу цивилизационной дистанции; 2) русофобия и неприязнь; 3) у отдельных представителей западного мира наблюдается «боление Россией», особое увлечение, выходящее за рамки нормального для иностранцев. Исследования ценностей, как правило, свидетельствуют, что за последние десятилетия основная масса российских обывателей, в том числе и почвы, базового слоя, эволюционировало в ценностно-психологическом плане в сторону обывателя западного.
Видятся несколько причин плохого отношения, которые нужно привести здесь. Существование русской нации с имеющимися ресурсами и цивилизационной оригинальностью воспринимается многими как нарушение мировой справедливости и порядка вещей. Русские -классические северные европеоиды, носители европейского начала, тем не менее представляют другую цивилизацию, при этом дерзают тягаться силами с западным мировым центром. В XX веке создали альтернативный западному капитализму вариант современной цивилизации, который был с титаническими усилиями разрушен в ходе холодной войны. Они такие, как мы, но в то же время радикально другие, умеющие «спутывать карты». Люди, которые должны были бы как низший сорт с благодарностью принять как драгоценный дар плоды потребительского общества и подчиниться, вдруг пытаются вести собственную игру во что бы то ни стало. Наконец, обладают убийственным ядерным потенциалом, показывают, что смертельная сила не всегда находится в руках самого мощного и богатейшего, и она вовсе не обязательно связана с одной единственно правильной точкой зрения на мир. Именно русские не позволяют окончательно поставить точку в вопросе о мировом господстве.
Однако отношение негативное ещё и потому, что всем внешним наблюдателям очевидно разложение управляющей национальной системы. Как известно «народ заслуживает то правительство, которое имеет». Как сказал один кавказский лидер: «Как вас можно уважать, если вас можно купить?»
Всё это еще раз убеждает нас в том, что русские должны работать над своей точкой зрения на мир, не пытаясь взять взаймы плоды чужого осмысления их интересов. Чем оригинальнее она может показаться, тем лучше. Не обращая при этом внимания на истеричные завывания внутренне ущербных людей, привыкших жить за счёт всего чужого: чужих мыслей, чужого прибавочного продукта. Право на собственное мнение и собственный взгляд на мир у нас есть, что многократно доказано историей. При этом надо помнить, что вопрос о заимствовании тех или иных культурных и бытовых форм, относится к прагматике. Принципиально важно, каким духом они будут наполнены.