“Государь! Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.
И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы не много просили — лишь желали только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука. Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсудили наши нужды. Но и в этом нам отказали. Нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признает закон. Незаконными также оказались наши просьбы: уменьшить число рабочих часов до 8-ми в день; устанавливать цену на нашу работу вместе с нами и с нашего согласия, рассматривать наши недоразумения с низшей администрацией заводов; увеличить чернорабочим и женщинам плату за их труд до одного рубля в день, отменить сверхурочные работы, лечить нас внимательно и без оскорблений, устроить мастерские так, чтобы в них можно было работать, а не находить там смерть от страшных сквозняков, дождя и снега, копоти и дыма. Все оказалось, по мнению наших хозяев и фабрично-заводской администрации, противозаконно, всякая наша просьба — преступление, а наше желание улучшить наше положение — дерзость, оскорбительная для них.
Государь, нас здесь многие тысячи, и всё это люди только по виду, только по наружности, в действительности же, за нами, равно как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права, даже говорить, думать, собираться, обсуждать наши нужды, принимать меры к улучшению нашего положения. Нас поработили, и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают как за преступление за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть забитого, бесправного, измученного человека — значит совершить тяжкое преступление. Весь народ, рабочий и крестьяне, отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, не только совершенно не заботящихся об интересах народа, но попирающих эти интересы. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели. Мы, рабочие и народ, не имеем никакого голоса в расходовании взимаемых с нас огромных поборов. Мы даже не знаем, куда и на что деньги, собираемые с обнищавшего народа, уходят. Народ лишен возможности выражать свои желания, требования, участвовать в установлении налогов и расходовании их. Рабочие лишены возможности организоваться в союзы для защиты своих интересов. Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты — эксплуататоры рабочего класса и чиновники-казнокрады, грабители русского народа.
Вот что стоит перед нами, государь, и это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение.
Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание, необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собой. Ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай его помощь, повели немедленно, сейчас же призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, — пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, — и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба, в ней и на ней зиждется все; это главный и единственный пластырь для наших ран, без которого эти раны сильно будут сочиться и быстро двигать нас к смерти. Но одна мера все же не может залечить всех наших ран. Необходимы еще и другие, и мы прямо и открыто, как отцу, говорим тебе, государь, в них от лица всего трудящегося класса России.
I. Меры против невежества и бесправия русского народа
1) Немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки.
2) Немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религии.
3) Общее и обязательное народное образование за государственный кошт.
4) Ответственность министров перед народом и гарантия законности правления.
5) Равенство перед законом всех без исключения.
6) Отделение церкви от государства.
II. Меры против нищеты народной
1) Отмена косвенных налогов и замена их прямым прогрессивным подоходным налогом.
2) Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу.
3) Исполнение заказов военного морского ведомства должно быть в России, а не за границей.
4) Прекращение войны по воле народа.
III. Меры против гнета капитала над трудом
1) Отмена института фабричных инспекторов.
2) Учреждение при заводах и фабриках постоянных комиссий выборных [от] рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих. Увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии.
3) Свобода потребительно-производственных и профессиональных рабочих союзов — немедленно.
4) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.
5) Свобода борьбы труда с капиталом — немедленно.
6) Нормальная заработная плата — немедленно.
7) Непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих — немедленно.
Вот, государь, наши главные нужды, с которыми пришли к тебе. Лишь при удовлетворении их возможно освобождение нашей родины от рабства и нищеты, возможно ее процветание, возможно рабочим организоваться для защиты своих интересов от эксплуатации капиталистов и грядущего, и душащего народ чиновничьего правительства.
Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой, и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не поверишь, не отзовешься на нашу мольбу — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом. Нам некуда дальше идти и незачем. У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу... Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России. Нам не жаль этой жертвы, мы охотно приносим ее!’’
Из петиции явствует, что наряду с экономическими просьбами в ней содержались и политические требования. А вот зачем священнику вписывать эти политические требования в петицию рабочих? Да, и он ли это делал? К этому вопросу мы вернемся.
Узнав, что Гапон скрылся и шествие к царю не отменено, министры юстиции, внутренних дел, финансов, градоначальник, с которыми у Гапона до этого были доверительные отношения, заволновались — что делать? Допустить манифестацию значило капитулировать без борьбы. Решили не допустить народ к Зимнему дворцу, а Гапона арестовать. Решить-то решили, но почему-то не сделали этого.
Между тем Гапон 7 января посылает письмо Николаю II, в котором пишет: “Государь, боюсь, что твои министры не сказали всей правды о настоящем положении вещей в столице”, и просит принять петицию.56 Ответа от царя не последовало. Накануне, узнав о концентрации войск в городе, писатели М. Горький, Н. Аннинский и другие обратились к министру внутренних дел князю Святополк-Мирскому с просьбой предотвратить кровопролитие. Министр ответил, что от него ничего не зависит, хотя он употребит свое влияние, но вопрос решается на самом верху-- царь поручил руководить всем великим князьям Сергею и Владимиру Александровичам и генералу Трепову. Лукавил министр, от него зависело очень многое и знал он о предстоящих событиях больше других ибо находился в центре событий, и во многом управлял ими. Дело в том, что после вступления На престол. У Николая 11 возникает идея сближения с народом. «Народ и царь. И между нами—никого». Как-то из разговора с великими князьями, он узнает, что некий титулярный советник Клопов неоднократно обращается к престолу с просьбой разобраться с казнокрадами в мукомольном деле. Письма эти, естественно, до царя не доходят, но правдоискатель не сдается, продолжает писать. Царь заинтересовался этим фактом и пожелал встретиться с Клоповым. Застенчивый, кроткий, маленького росточка чиновник понравился царю и Николай 11 отправляет его с секретным рескриптом и широкими полномочиями инспектировать Россию: выяснить почему в стране невысокие урожаи, от чего злоупотребляют властью на местах служивые люди, словом, собрать и привезти царю всю правду о жизни народа.
Не успел Клопов отъехать от Петербурга и сотню верст, как во всех губерниях узнали о его тайной миссии. Его начали осаждать топы людей со всевозможными прошениями. Высокие чиновники, которым он поручал разобраться по существу вопроса, вскоре докладывали, что все сделано. В итоге Клопов привез государю такую правду—матку: министр внутренних дел Плеве и все чиновники стараются в поте лица служить царю—батюшке.
Идею сближения с народом царь пытается развить. Как нельзя кстати, подворачивается священник Гапон, выполняющий поручения охранного отделения, который призывает рабочих пойти к царю с петицией, рассказать ему о бедствиях простых людей. О притеснении их заводчиками. Государь выслушает народ и защитит его. Шаг к сближению будет сделан,
Но накануне шествия Николай 11 вдруг уезжает в Царское село. Почему? А не потому ли, что за три дня до намеченного, 6 января, случилось более чем странное происшествие. На Крещение на Дворцовой набережной. Как всегда. Был воздвигнут «Иордань»--место для освещения воды. Приехал Николай 11. По окончании ритуала, ударяла пушка Петропавловской крепости. Находящееся как раз напротив. Палили холостым зарядом. На это раз выстрел прогремел не холостым. Только чудо спасло царя. Убит городовой по фамилии Романов, перебито древко церковной хоругви, стоявшее рядом с государем. Выстрел и фамилия полицейского произвели огромное впечатление на хозяина земли русской, хотя проводившие расследование высокопоставленные чиновники доложили ему о случайности происшедшего. Ближайшее окружение царя советует ему не искушать судьбу и не встречаться с ходоками. Командующий Петербургским гарнизоном великий князь Владимир напоминает государю с чего начиналась французская революция. Власти пытаются остановить Гапона, но это им не удается и Николай11 уезжает из столицы .
Вернувшись от Николая II 8 января около полуночи, Святополк- Мирский провел совещание с участием командира гвардейского корпуса князя Васильчикова, шефа корпуса жандармов Рыдзевского, градоначальника Фулона и приказал не пропускать в центр города демонстрантов.57
Воскресным утром 9 января тысячи рабочих с женами и детишками отправляются к царю-батюшке. Собравшись у Нарвской заставы, на Васильевском острове, на Петербургской и Выборгской сторонах, у Московского вокзала, колонны двинулась к Зимнему Дворцу. Манифестанты несут портреты царя, хоругви, иконы. Шествию полицейские велят остановиться и разойтись по домам. Но люди не желают это делать—они идут к царю…