Вы здесь

13. Опять дома. На новой работе.

13. Опять дома. На новой работе.

В период моего проживания в Мурманске по решению Архангельского крайисполкома в Черевкове был организован филиал Архангельского треста малого рыболовства по освоению внутренних водоемов по добыче рыбы в Северной Двине, ее полоях и озерах на луговых угодьях. Трестом куплен дом моего шурина (брата жены) Стукова В. П., перевезен и построен в Черевкове на берегу озера Катище, в котором поместилась районная контора треста. Заведующим вновь открытой конторы руководством треста был послан тридцатилетний Чураков А. Ф., уроженец Приморского района, приняты на работу заведующий складом и техничка. Не был еще подобран в утвержденный штат работников инструктор по рыбодобыче. На должность бухгалтера был взят с санкции райОГПУ из административно высланных в район москвич некто Н. Н. Белов. Хотя контора самостоятельного баланса не имела и состояла на подотчете у треста, все местные рыбаки, работавшие по заключенным до этого договорам по сдаче вылавливаемой ими в водоемах рыбы с райпотребсоюзом и ОРСом[40] леспромхоза, до наступления весенней путины 1935 года по решению райисполкома были переданы в ведение вновь открытой

(л. 55 об.) конторы треста, и контора была обязана всю вылавливаемую рыбу сдавать в торгующую сеть этих организаций на двухсторонних договорных обязательствах. Рыботоварных ферм организовано при колхозах не было. Бригады из трех–четырех человек укомплектовывались из местных рыбаков-одиночек и находились в границах района в сельсоветах, территориально расположенных по обоим берегам Северной Двины до границы Верхнетоемского района. Всего было передано двадцать восемь рыбаков с числом семи бригад. Лов рыбы производился с весеннего половодья до Нового года своими орудиями лова (неводами, фитилями,[41] мордами,[42] запорами[43] и самоловами по улову стерляди в летний период). Места постоянного лова за бригадами закреплены не были, неводами рыбу ловили, кто где хотел, вблизи своего местожительства, лишь по своей договоренности бригады распределяли между собой луговые фитильные места для лова рыбы в весеннее половодье да запорные места в мелких луговых озерах, речках, полоях и логах. В период лета (июнь–август) большинство рыбаков производили лов стерляди в Северной Двине самоловами, да ловили ее все бакенщики-одиночки.

После ледостава бригады приступали к лову миноги мордами в Северной Двине и полоях, подыскивая стремнины и перекаты без крупных торосов льда. Миногу ловили преимущественно в декабре, а в зимние месяцы (январь-март) молодые трудоспособные (л. 56) рыбаки уходили на лесозаготовки, оставались дома на подготовке орудий лова к весне лишь престарелые, и лов рыбы в этот период не производился, так как неводный и сетный лов подо льдом реки и озер привит не был и считался трудоемким.

Для организации лова рыбы, усовершенствования орудий лова, внедрения передового опыта работы и контроля за работой рыбаков в рыболовецкий сезон трестом и была предусмотрена штатная должность инструктора рыбопромысла. Вот на эту-то должность меня и порекомендовал товарищ Корнаков, возвратившись из поездки в Архангельск. Будучи еще без работы, познакомившись с заведующим конторой Чураковым и предстоящей работой, я дал согласие и с 1 июля приступил к работе. Побывав во многих бригадах рыбаков и познакомившись с ними, сделал для себя вывод, что работы непочатый край, надо внедрять новый метод лова, больше стремиться на вылов крупной рыбы и ценных пород, как-то: стерлядь, лещ, минога. А для этого необходимо снабжение рыбаков сетеснастями, вспомогательными материалами, спецодеждой, обувью, закрепление за бригадами постоянных водоемов и мест лова рыбы, а главное, очистка тоневых мест лова от топляков и сохранение молоди рыб в период весеннего нереста.

(л. 56 об.)       Новая контора и ее небольшой аппарат помещались в не полностью отстроенном доме, в одной небольшой комнате, в которой за перегородкой помещалась и техничка. Полностью оборудован лишь склад для сетематериалов да сбоку пристроено помещение для приемки поступавшей от рыбаков рыбы, даже не был оборудован ледник. Передняя часть дома, где должна помещаться сама контора, еще отстраивалась. Были настланы полы, потолки, окосячивались окна, рам и печек еще не было. Работа по достройке двигалась медленно наемными плотниками из спецпереселенцев. Собственного транспорта, кроме одной лодки, не было. Для поездок к рыбакам и перевозки от них рыбы нанимались с лошадьми частные лица из тех же спецпереселенцев, имевшие для перевозок грузов своих лошадей. Так прошел с разными делами 1935 год.

В первом квартале 1936 года мне пришлось по нарядам райисполкома на рабочую силу ходить по деревням и заключать с рыбаками новые договоры на вылов рыбы, так как договоры заключались только до Нового года. Приходилось за каждого рыбака, пусть это старый, раньше состоявший в бригаде, бороться, так как колхозы ввиду недостатка рабочих рук боролись за

(л. 57) каждого человека и неохотно отпускали на рыболовство, так как по существу им никакой выгоды от этого не было. Принимать и создавать рыботоварную ферму в колхозе, чтобы приобретать орудия лова и производить оплату труда трудоднями с выловленной рыбы, колхозы никак не соглашались, считая это дело невыгодным. Рыбак же, заключивший договор, ловил рыбу своими орудиями лова и получал за сданную рыбу наличными деньгами, а если нуждался в сетематериалах, обуви или спецодежде, то контора рыбтреста снабжала его в счет расчетов под вылов рыбы. Фактически рыбак ловил рыбу и продавал ее по заготовительным ценам, а контора рыбтреста скупала, сдавая ее торговым организациям по оптовым ценам или часть продавала в розницу по розничным ценам.

В апреле месяце 1936 года с санкции крайисполкома Красноборский райисполком, так же как и Черевковский, передал в распоряжение конторы двадцать рыбаков райпотребсоюза и ОРСа леспромхоза с планом вылова рыбы 200 центнеров. Таким образом, Черевковская контора стала межрайонной с годовым планом вылова рыбы 500 центнеров. С организацией рыбодобычи в Красноборском районе в селе Красноборск был открыт приемный пункт,

(л. 57 об.)подыскан склад для приема рыбы от рыбаков, принят приемщик и открыт счет в Госбанке для сдачи выручки от продаваемой рыбы. Рыбаки ловили рыбу так же своими орудиями, как и в Черевковском районе. Рыботоварных ферм тоже не было, хотя в небольшом колхозе «Кичайкино» из двадцати четырех хозяйств рыбаков-специалистов сетного и неводного лова было восемнадцать человек, но работало по договору всего шесть. Остальные работали в колхозе и лишь в свободное время занимались любительским ловом. Ловом стерляди в летний период и миноги зимой никто не занимался, и это необходимо было внедрять.

Проработав в должности инструктора рыбодобычи ровно год,  убедился, что работать по старинке и ловить мало – это не в интересах конторы и треста, надо перестраивать всю работу по рыбодобыче на новый лад, а для этого нужна база, транспортные средства, усовершенствование орудий лова и т. д., чего пока не было. Все мои мысли по перестройке способов лова и планы на большое будущее внезапно изменились. В июле 1936 года заведующего конторой Чуракова призвали

(л. 58) в Вологду на военную переподготовку сроком на три месяца, и дела конторы, как его заместителю, пришлось принять мне: продолжать достройку конторы, подбирать кадры работников и т. д. С кадрами было плохо, с должностью инструктора не везло, попадали люди, не знающие дела, или пьяницы, которых нужно менять. Трест, кроме посылки сетей и вспомогательных материалов, ничем не помогал, а если и посылал в командировки кое-кого из своего аппарата на несколько дней, то пользы от этого мало: поговорят, посмотрят обстановку, попьянствуют с рыбаками и уедут. Чураков, зная, что контора передана в надежные руки, и я, как местный житель, никуда не уеду, после переподготовки на работу в контору не вернулся, и как выяснилось впоследствии, поставив в известность руководство треста, с его согласия перешел на работу в речной транспорт на должность начальника лесобиржи «Абрамково».

Осенью 1936 года меня вызвали в трест на совещание, где я и был утвержден заведующим межрайонной конторой. В тресте я получил ряд новых указаний и неотложных дел. Наряду с дооборудованием здания конторы необходимо тщательно  готовиться к лову миноги, весной приступить к постройке цеха для ее обработки в будущем, постройке садков для хранения стерляди к

(л. 58 об.) летнему сезону 1937 года и маленькой живорыбки[44] для сбора ее у рыбаков. Трест обещал весной снабдить контору катером для транспортировки рыбы и живорыбки, построить две и послать конторе пару больших живорыбок для отправки стерляди в Архангельск или покупателям по его указанию.

Возвратившись с совещания, я сразу же дал распоряжение бригадам рыбаков в селе о своевременной и тщательной подготовке к лову миноги, спустив каждой бригаде план вылова и необходимого количества морд и материалов для лова. В результате своевременной подготовки выхода рыбаков на лов план вылова миноги был перевыполнен вдвое: 126 центнеров вместо 60. Продав в свежемороженом виде Котласской конторе Севдвинторга 50 центнеров, остальную реализовали на месте по договорам торговым организациям.

Уровень воды в половодье весной 1937 года бы высокий, весь луг затопило, и бригады рыбаков как в Черевковском, так и в Красноборском районе, воспользовавшись этим, сетями и фитилями выловили в половодье одного леща свыше 180 центнеров. Это небывалое явление в прошлые годы. До полного спада воды по договоренности с трестом была перекрыта сетями Тимошинская курья шириной 112 метров, в результате чего было выловлено до 60 центнеров всякой рыбы. Был организован приемный пункт с ледником в Тимошине и Коптелове.

(л. 59) Весной трест направил для стерляди большую живорыбку и двенадцатисильный катер для сбора и транспортировки рыбы от рыбаков. Для лова стерляди помимо своих рыбаков были охвачены сезонными договорами бакенщики и любители. Посланный трестом катер «Двинской рыбак» использовался мало, так как двигатель был изношен и не поддавался ремонту, ввиду чего его пришлось возвратить тресту. За летний период было выловлено 19 центнеров стерляди, которая и была в двух живорыбках отправлена за пароходами в Архангельск в адрес треста в живом виде. Еще весной был куплен перед дома соседки и перевезен под Черевково за озеро Катище, и, не дожидаясь осени, приступили к постройке коптильного цеха для жарения миноги. Сделан заказ в Цивозеро на изготовление ста штук драночных коробов емкостью 50 кг для мороженой миноги, найдены мастера в Холмове на изготовление мелкой спецтары (ушатиков) емкостью 30 кг для жареной миноги. Эту подготовку делали заранее, чтобы массовый улов миноги не застал врасплох. Осенью помещение для обжарки миноги, хотя маленькое и примитивное, было оборудовано, сложена большая обжарочная печь и щиток с котлом для варки специй и тузлука (маринада). Подобраны для работы женщины, а мастера по обработке обещал прислать трест.

Лов миноги начался в начале декабря и довольно удачный – за одну декаду было принято от рыбаков 87 центнеров. Но наступила оттепель, сохранить ее было трудно, пришлось срочно принимать меры по выколке тонкого слоя льда, застилке им пола рыбного склада, устройству засеков и искусственной заморозке продукции во избежание ее окровавленности и порчи. Правда, порча продукции от потайки и складки ее в чердаки из-за недостатка тары была, но и не превышала одного-двух процентов к принятой рыбе в оттепель. Пропускная способность печи при двухсменной эксплуатации составляла лишь 200-220 кг, что крайне недостаточно.

(л. 59 об.) В декабре 1937 года было выловлено миноги 187 центнеров вместо 100 центнеров, и общий вылов рыбы по конторе за год составил 705 центнеров вместо 500 по плану. Зная по сводкам общее количество выловленной миноги и не зная пропускную способность печи по ее обработке, трест без ведома конторы, руководимой мною, заключил от имени конторы договор с московским ТПО[45] НКВД на поставку в срок до 15 марта миноги в жареном виде в количестве 12 тонн. Об этом договоре мне стало известно от представителя ТПО, приехавшего познакомиться с процессом обработки и будет ли выполнен договор в срок. Об абсурдности договора и причинах его невыполнения в срок я написал в трест, слагая всякую ответственность с себя за его последствия, просил помочь в обработке и направить кого-либо из специалистов разобраться во всех делах. Представитель ТПО, узнав, что договор заключен трестом без моего ведома и производство обработки ведется кустарным способом без какой-либо механизации, уехал недовольный. Для производства расчетов с рыбаками за вылов миноги, изготовление тары (бочонков и корзин) необходимы были средства, а их на счету конторы не было. Одному рыбаку Кремлеву Ф. с сыном из Абрамкова, сдавшему миноги свыше ста центнеров нужно было заплатить 15 тысяч рублей. Пришлось находить выход в изыскании средств. Выручил ОРС леспромхоза, которому в порядке договора было сдано три тонны для снабжения лесорубов, да полторы тонны взял на месте Красноборский райпотребсоюз. Остальная рыба была пущена в обжарку. В ночь на 1 января 1938 года обжарочное помещение от

(л. 60) чрезмерного перекала печи чуть не сгорело. Мне и ночному сторожу Лапину в мороз пришлось провозиться под полом и тушить под печью горевший настил. Под печи пришлось разбирать и настилать новый. Обжарка была остановлена на пятидневку. После ремонта печи работа по обжарке, которая мною была поручена жене и присланному трестом специалисту, <была возобновлена>. Я выехал в трест на совещание. За перевыполнение годового плана рыбодобычи по всем показателям мне с 1 января 1938 года была повышена зарплата на 100 рублей в месяц, и разрешено из средств конторы израсходовать 1000 рублей на премирование рыбацких бригад и отдельных рыбаков, перевыполнивших свои договорные обязательства. В течение января-февраля 1938 года пришлось изготовить жареной миноги лишь 5,2 тонны, а остальную – 2,3 тонны – уложить в мороженом виде в короба и в установленный договором срок 1 марта направить в Котлас для отправки груза в Москву в адрес ТПО НКВД. Отправка продукции адресату из Котласа трестом была поручена Котласской конторе треста в утепленном вагоне большой скоростью со специальным проводником, что с ее стороны не было сделано. Продукция была отправлена в сборном вагоне малой скоростью без проводника, и ввиду мороза в пути тузлук в бочонках замерз, получился недовес. Покупатель, получив продукцию, отказался от оплаты выставленного на инкассо конторой платежного требования и 8 марта выслал телеграмму, требуя нашего представителя

(л. 60 об.) для разрешения спорного вопроса. Поставив в известность трест с просьбой направить в Москву своего представителя, я сам выехал в Москву, захватив с собой все документы о сортности продукции и ее отправке до Котласа и по сдаче железной дороге. Трест так своего представителя и не послал, а посоветовал взять специалиста из Росглаврыбы. По приезде в Москву 12 марта я узнал, что покупатель несмотря на то, что отказался от оплаты счета, всю продукцию отгрузил до моего приезда в розничную сеть, составив односторонний акт экспертизы из своих врачей и специалистов с расчетом, что фактическая сортность продукции, установленная нами перед отправкой, не соответствует действительности, то есть завышена. Первый сорт принят за второй, а второй за третий, и лишь свежемороженая минога принята за первый сорт. Я потребовал, чтобы продукция была снова проверена, и проанализирована лабораторией, и акт о ее качестве составлен двухсторонней комиссией в моем присутствии с участием специалистов Росглаврыбы и продавца. Покупатель, чувствуя, что поспешил с отправкой продукции по магазинам и его трюк не удался, продукции на складе кроме двух бочонков по 30 кг со снятым верхним слоем миноги, осклизлой от заморозки в пути, на складах у него нет, и доказать новой комиссии нечем, вынужден был согласиться с установленными

(л. 61) нами сортами и оплатить счет за минусом недовеса и двух бочонков лома и потерявшей вид миноги от заморозки в пути. Я, как хозяин продукции, дал согласие на перерасчет стоимости остальной доставленной продукции и немедленной ее оплаты, предъявив одновременно оплату расходов на поездку в Москву по вызову покупателя в оба конца, что со стороны покупателя претензий не имело. Авизо на телеграфное перечисление денег в Госбанк на наш чет с копией пересчета счета я получил на руки и, получив наличными из кассы командировочные в сумме 430 рублей, в тот же день 13 марта выехал домой. Претензия покупателя по счету, выставленному конторой на инкассо, выражалась в сумме 6200 рублей, фактически же составила 1140 рублей и не последовала уплата десяти процентов неустойки за недогруз четырех с половиной тонн продукции, обусловленной по договору, так что контора фактически убытков не понесла. За то, что заведующий Котласской конторой Бобреев допустил недобросовестность с переотправкой продукции покупателю, обманул трест и представителя треста, <он> понес суровое наказание с лишением свободы на срок два года, а представитель треста, доверившийся ему, лишился должности.

Весеннюю путину 1938 года мы встретили хорошо, рыбаки подготовились вовремя и неплохо.

(л. 61 об.) Хорошо ловили сетями, похожами (фитилями) в половодье бригады рыбаков из Наволока и неводами из Ляпунова и Телегова. Привился летний лов стерляди самоловами. В Красноборск был принят новый приемщик из черевковцев Шумилов, и дела на пункте пошли очень хорошо. Зато с бухгалтерами не везло, трест посылал двоих, но оба оказались пьяницами, одного пришлось судить за присвоение средств. Наконец, нашелся местный из банковских работников, да подобрал себе хорошего помощника – инструктора по рыбодобыче. Занялись очисткой водоемов от захламленности и пропуском народившейся молоди в реку из озер. Имелись две живорыбки, посланные из треста, да одна маленькая, изготовленная на месте. Рыбаки-стерляжники, в основном, из бакенщиков на реке Двине приспособились ловить стерлядь самоловами не только ночью, но и в дневное время, что раньше не практиковалось. Уловы дневные подчас превышали ночные, и рыба попадалась крупнее. Стерлядь начали ловить сразу же после спада вешней воды (с середины июня до 15 сентября). Продукцию сплавляли в живорыбках за буксирами с баржами в Архангельск, в адрес треста со своими людьми из рыбаков.

В конце лета 1938 года по договору треста с Ленинградским спецторгом отправили восемь с половиной центнеров стерляди в живом виде, доставив ее в живорыбке за пароходом в Котлас, а

(л. 62) оттуда в наливном вагоне-леднике по железной дороге в адрес покупателя. План рыбодобычи по всем показателям выполнялся успешно, и финансовых затруднений контора не имела. Перед закрытием навигации трест послал для реализации из Онежской конторы пять тонн сухой рыбы (окуня, ерша, сороги), которая быстро была продана в розницу и в счет договоров ОРСу и райпотребсоюзу, и деньги (20 тысяч рублей)были перечислены тресту. План вылова рыбы 1938 года также был выполнен, хотя уловлено миноги было всего 36 центнеров, которая и была реализована на месте ОРСу леспромхоза.

Убивая все время на производстве, очень мало приходилось уделять внимания и сделать что-либо полезное в личном подсобном хозяйстве и для семьи, которая нуждалась в помощи. Приходилось только помочь жене покосить кое-где сена для скота да убрать в огороде, и то урывками, в период отпуска. Вот, пожалуй, и все.

1939 год. Весной я заболел расстройством нервной системы и ревматизмом ног. Пришлось месяц лечиться в Сольвычегодске на курорте. Руководил конторой в мое отсутствие мой заместитель Митин Н. Е., человек надежный и энергичный, которого я ценил и уважал. По возвращению с курорта, в начале июня, я заболел и пробыл в больнице десять дней. Стал подумывать об уходе с работы, где

(л. 42 об.) истрепал все нервы и получил ревматизм ног. После длительной переписки с администрацией треста по вопросу об освобождении с работы, наконец, в августе 1939 года я получил согласие управляющего трестом на увольнение с работы. Сдав контору и дела работавшему в Красноборском приемном рыбпункте завпунктом Н.Ф. Шумилову, я освободился от работы, а Шумилов с семьей, подыскав себе замену на пункте, переехал жить и работать в Черевково. Освободившись от работы в рыбтресте, заготовив сена для скота на зиму и поправив кое-какие неотложные дела по хозяйству, я по рекомендации старых друзей по финансовой работе был принят в райфинотдел на работу, не связанную с командировками, бухгалтером инспекции госдоходов. Старшим инспектором по госдоходам работал А. Н. Кобылин, человек местный, и мы знали друг друга хорошо, так как были близкими соседями и в молодости гуляли с девчатами с ним вместе.